— Вон он, вроде, — вдруг спокойно сказал Лысой, поворачивая трактор.
Они шли на самом правом фланге растянувшейся чуть ли не на километр механизированной цепи, правее их никого не было.
Световой столб дернулся, качнулся вверх-вниз — трактор тряхнуло на колдобине — и уперся не то в куст, не то в чахлое низенькое деревцо, песчаную акацию, вероятно. Возле нее сидел на снегу человек в телогрейке, заслоняя рукой глаза от света. Собравшись с силами, он стал с трудом подниматься, хватаясь за гнущиеся, пружинящие и слишком слабые, чтобы помочь ему, ветви. И все-таки встал, шатаясь. И ждал приближающегося трактора и ближайший грузовик, которые скрестили на нем свет своих фар. Это был Богин — живой, невредимый! Обессилевший донельзя и злой как черт. Злой на себя самого и на весь белый свет.
Базанов и Лысой кинулись к нему. Богин хотел сделать шаг навстречу, но не мог оторвать себя от куста. И вдруг закричал — неожиданно сильно, тонко, пронзительно:
— Тракторист! Гаси фары, твою мать!..
Глеб сказал:
— Это я, Базанов.
— Что — ты? Гасите свет — приказываю!
Глеб подумал: не в себе начальник, закрутил его ветер, помутил сознание — и такое бывает. Но Богин был, как ни странно, в здравом уме и твердом рассудке. И Глеб понял: Богин не хочет, чтобы люди видели его слабым, в таком беспомощном и глупом, с его точки зрения, состоянии. Он оберегал свой авторитет и прежде всего заботился именно о нем. Но еще раньше, чем Базанов, понял это Лысой. И когда Богин снова закричал на него, Василий Васильевич ответил ему с глухой яростью, что водку на брудершафт они не пили и он очень просит товарища Богина впредь обращаться к нему только на «вы», в противном случае все его команды исполнять не будет. И пошел к трактору.
— Зря, Степан. Благодаря этому человеку и мы здесь, — сказал Базанов. — Зачем обижаешь?!
— Считаешь, спасли? — возразил Богин заносчиво. — Дошел бы, сам дошел.
— Нет, Степан Иванович. Не дошел бы ты и не дополз. А как лег — заснул и кранты тебе, прости, пожалуйста. Замерз бы, как заяц. И снегом занесло бы так, что ни ночью, ни днем не нашли бы мы тебя, если даже всю пустыню перелопатили. Вот так, дорогой товарищ. Идем — доведу.
— Сам, — сказал Богин. Он оторвался наконец от куста, шагнул, упал лицом в снег плашмя и потерял сознание.
Таким человеком был Степан Иванович Богин. И никто и ничто не могло его ни изменить, ни переделать.
5
Богин словно доказывал всем, что пустыня его не испугала. Сменив шофера, он месяц мотался по пескам, не слезая с «газика» в любую погоду. Говорили, что его видели сразу в нескольких местах. Он был энергичным и неутомимым. Все высокие и тощие начальники неутомимы, но этот оказался просто джином, выпущенным из бутылки…
На Бешагаче экскаваторы царапали котлован под обогатительную фабрику. Будущий город потихоньку обрастал вагончиками, которые выстроились уже в длинную улицу, ей и название дали — Пионерская. Управление строительства росло и укрупнялось. Появлялись все новые и новые отделы, строительно-монтажные управления, прорабы и инженеры, возникла четкая диспетчерская служба. Но главное внимание и большую часть времени Богин уделял железнодорожному разъезду. Он считал — тут главное звено. И был прав, конечно. Десятки, а вскоре и сотни вагонов с грузами приходили на стройку: лес, кирпич, металл, механизмы. Не хватало путей, складских помещений, площадок для разгрузки. Богин кинул сюда лучшие силы и именно здесь создал первый строительный участок. Он повторял без устали и готов был даже, кажется, кулаками вбивать в голову каждого: принимать грузы «под откос» — преступление, хотите иметь бесперебойное снабжение всем необходимым — стройте хорошие склады. Прежде всего склады, склады, склады! И подъезды к ним, и дороги, дороги, которые удлиняют жизнь автомашинам. Богин потянул железнодорожную ветку от разъезда до Бешагача, к промплощадке. А параллельно ей ложилась бетонная автострада. Ложилась прочно — мимо будущего города и тоже к Бешагачу. Туда же должна была прийти ЛЭП. И вода. Для города, стройки и будущего комбината. Для комбината потребуется очень много воды.
Но воды пока что не было. Стройка сидела на голодном пайке. Пробуренные в разных местах артезианские скважины выдавали жесткую воду, совершенно непригодную для питья, содержащую три нормы солей. И как на грех, весна оказалась не дождливая.
Но стройка «пошла», как говорится. Стройка «начала дышать»…
Ежедневно в девять ноль-ноль Богин по селектору вызывал к микрофонам начальников объектов и участков, принимал их сообщения о плане работ на день, давал указания. В двенадцать ноль-ноль заседал оперативный штаб стройки.