Об аварии на насосной ни слова…
После митинга Богин разрезал ленточку, а Ненаев поднял чугунную задвижку. Карадарьинская вода, пенясь, хлынула в городской магистральный канал, потекла, сжатая бетонными берегами, в водохранилище.
Ударили барабаны, запели трубы. Рыкнули гортанно карнаи. Несколько девушек-узбечек в платьях из черно-белого и пестрого хан-атласа, пританцовывая, пошли впереди воды. За ними, выколачивая быстрый и торжественный рокот из бубнов, тоже пританцовывая, мелкими шагами двигались парни. А чуть поотстав, беспорядочной толпой — строители. Водой чокались, обливали друг друга — впервые не жалея ее — и, будто пьяные, старые и молодые, мужчины, женщины и дети веселились, смеялись, танцевали и прыгали от избытка чувств, от радости.
У водохранилища добровольцы уже сажали молоденькие акации.
Это был действительно праздник. Долгожданная вода приносила с собой иную жизнь людям, городу, стройке…
32
Базанов, Морозова, Толя Бакулев и новый конструктор из группы архитектурного надзора Павел Солонко ходили по сдаточным объектам второго микрорайона, поднимались на леса, говорили с монтажниками и отделочниками. Солонко — крупноголовый, плечистый, щекастый — шел первым, галантно подавал руку Наталье Петровне, беспокоился, как бы не оступился Базанов. Рядом с громадным Пашей Толя Бакулев был что корюшка возле кита.
Толя и Паша пикировались. Толя с невинным выражением на лице рассказывал Базанову:
— Недавно на ответственном совещании, куда нас вызвал сам начальник строительства, произошло страшное событие — в кабинет влетела большая нахальная муха. Не разобрав, кто есть кто, она полчаса кружила вокруг Богина, садилась на его стол, на голову. Забыв про все, Богин ловил ее. Окружающие пытались помочь ему кто как мог — сочувствием, действием, напряженными позами. И знаете, кто оказался спасителем строительства? Паша Солонко! Представляете? Наверняка орденом отмечен будет.
Паша, ничуть не смущаясь, в свою очередь рассказал, как Толя провалился вечером в канализационный люк — исчез, и только крышка повернулась по оси и встала на место. Хорошо, друзья хватились, а то бы кричал до утра…
Толя высказался по поводу некой Рано. Судя по всему, это был запрещенный удар, и Солонко немедля ответил запрещенным же ударом.
— Пора бы и о наших передовиках очерки в газеты писать, Глеб Семенович, — сказал он. — Зоя Бакулева вот-вот родить собирается, как гусыня ходит. А в тексте отметить: все равно архитектурный надзор осуществляется. Вот они какие, простые наши труженики.
— Это правда, Толя? — спросил Базанов.
— Есть основания, Глеб Семенович.
— Так замечательно! Становитесь коренным азиатом — поздравляю.
— Он, как коренной азиат, пока десять детей не настругает, не успокоится, — не преминул ехидно заметить Солонко. — От жары это.
— Это прекрасно — дети, — сказал Базанов.
На восьмом этаже строящегося девятиэтажного дома, окружив своего бригадира, перекуривали отделочники Ронжина. Сам бригадир, заняв центральное место, вдохновенно рассказывал очередную историю о том, какой он в молодости был сильный и красивый, как не давали ему проходу девчата, как он пел и лихо играл на гармошке. Не зря этого пожилого уже человека на стройке все звали Травило — говорун он был действительно феноменальный и по каждому поводу имелась у него в голове подходящая история. Как и сегодняшняя — про заветную гармонь.
Впрочем, слушали его ребята с улыбочками — привыкли. А один, нахальный, перебил даже:
— Так ты же играть не умеешь, дядя Ронжин!
— Тебе кто сказал?
— Сам видел!
— Игде видел?
— В общаге, дядя Ронжин, в балке. Забыл? На Гришкиной гармошке, что он по лотерее выиграл. Ну? Сыграл? Сыграл ты?
— Так у ентой бандуры строй другой. Трофейный, видать, аккордеон.
— Откуда ж трофейный? Из Владимира!
— Не, кажись, трофейный все же. Чужой у ей строй, не наш, право.
— Уж признавайся, не сдюжил ты, дядя Ронжин.
— Если по правде, гармонист я не так уж и сильный, братцы, — ничуть не смутился бригадир. — Сельского классу гармонист. А сельский класс — это что? Репертуар слабый, а гармонист зато первым парнем на селе считается. Так и я считался… Бабы за такую музыку меня страсть безотказно любили. Ну, я и играл, друзья вы мои хорошие и молодые, — рад стараться! Таким был, точно. Вон какая синфония!
— Трави, трави, Емеля! — сказал кто-то.
На площадку вышли архитекторы и Базанов. Поздоровались, Морозова спросила: