Отставник сохранял олимпийское спокойствие, продолжая демонстративно делать вид, что читает «Неделю». Но потом завязался импульсивный диалог, который все более становился проблемным и удалялся от предмета спора и судьбы не желающих спать близнецов. Близкие родственнички уже совершенно не обращали внимания на Базанова. Кончилось все тем, что рассерженный донельзя сын, бросив коляску с детьми и подхватив записи, бежал, а дед, со вздохом откладывая «Неделю» и берясь за ручки коляски, сказал как ни в чем не бывало, обращаясь к Базанову:
— Статья вот убедительная, очень убедительная… Подымает голову нацизьм-то. Били мы его, били, а он поднимает, — и покатил коляску по бульварчику, нагибаясь к внукам и бормоча им нечто успокоительное.
Глеб встал и зашагал в противоположную сторону. И почти сразу же увидел Морозову. Она сидела на скамейке задумавшись и будто ждала кого-то. Они одновременно увидели друг друга. Наталья Петровна обрадовалась, поспешно и даже суетливо — что было так непохоже на нее — поднялась к нему навстречу и сказала:
— Знаете, я загадала. Была уверена, не дождусь. Мало ли — проглядела, сели в автобус, в такси.
Он не понял, спросил:
— А почему вы здесь?
И она ответила:
— Я же сказала, что загадала, — и в упор серьезно и внимательно посмотрела на него большими, широко раскрытыми глазами.
Ее лицо было близко — так что доносился тонкий запах духов, — и Глеб увидел, что глаза у Натальи Петровны не голубые, как показалось ему при первой встрече в институте, когда их подсвечивало солнце, а серые, светло-серые.
Он спросил:
— А ваш спутник, где он?
— Умчался на своей таратайке. Ну, почему вы удивляетесь? Я тоже захотела пройтись пешком. Послушалась вас: сегодня замечательный вечер. Зачем же наслаждаться им в машине?
— А что вы загадали?
— Этого я вам не скажу никогда. И не хватит ли вопросов, Глеб Семенович? Идемте.
Некоторое время они шли молча: каждый чувствовал себя скованно. Разговор не складывался, не получался. Впрочем, Морозову это не очень и тяготило. Молча так молча. Появилась скованность — пусть будет скованность. Вот и теперь, выскочив чуть ли не на ходу из машины, она не знала еще, зачем сделала это и нравится ли ей Базанов. Просто захотелось — и сделала.
— А как же поход к Осе? Отменяется? — спросил Базанов.
Морозова остановилась.
— Значит, вы слышали — там, в вестибюле? Я так и думала, — спокойно сказала она, глядя ему в глаза. — Я поняла это, когда, поднимаясь, обернулась и вдруг увидела ваше лицо. Разочарованное и обиженное. Вы обиделись?
— Нет, чепуха. Не люблю пижонской манеры приклеивать ярлыки к незнакомым людям.
— Я не пойду сегодня к Осе.
— Надеюсь, не из-за меня?
— Отчасти из-за вас, но главное — надоело. Каждый раз одно и то же: крутится пленка, поет самодеятельный бард, ведутся разговоры с приклеиванием ярлыков, как вы изволили выразиться, разматывается легкий флирт. Вы у себя там отвыкли, наверное, от подобного времяубивания?
— Я не привыкал к нему никогда.
— Так я и думала. Хотите к Осе?
— Только по приговору народного суда.
— Так я и знала. Значит, будем гулять, — и добавила после некоторого раздумья: — Я скажу вам, только вы не обижайтесь, пожалуйста, ладно? Я ждала вас потому, что, когда вы шли, когда мы вас догнали, у вас был вид страшно одинокого человека, которому некуда идти.
Глеб ответил вопросом:
— И вы предлагаете мне развлечься?
Это прозвучало грубовато. Оба почувствовали, что их разговор начинает принимать какое-то странное направление, к которому ни она, ни он не стремились, — и замолчали.
— Извините, — сказал Глеб первым.
— Вы колючий, — сказала она. — Острая, пустынная колючка. Да и я… Давайте начнем наш разговор сначала, на другой волне. Взаимно вежливо. Вы гуляете? Разрешите присоединиться к вам?
— Я буду очень рад. Сегодня прекрасный вечер.
— Сегодня прекрасный вечер, — сказала она. — Пошли.
— Разрешите взять вас под руку, Наталья Петровна?
Она ответила, подражая его интонации:
— Сегодня совсем не скользко, Глеб Семенович. Не стоит.
Они посмотрели друг на друга.
— Торжественно обязуюсь спрашивать только о пустыне, — сказала она.
— Торжественно клянусь спрашивать только о Ленинграде, — сказал он. — Не быть назойливым, не ухаживать за вами.
— Убейте меня, если я дам вам хоть малейший повод.