Феликс Иванович Глонти, когда до него очередь дошла, начал говорить путано и мудрено. И непонятно было, в какую сторону гнет и что предлагает. Кто-то с места кинул ему реплику: не техсовет тут, мол, допуски не нужны, а нужна определенность, пусть, мол, закругляется и мнение свое четко формулирует. И тогда Глонти, сморщившись, будто полный рот клюквы разжевал, сказал, что не понимает, при чем здесь техсовет, но предложение секретаря парткома ему ближе, потому как и он замечал порой резкость и неприятие чужих мнений со стороны Степана Ивановича.
Вслед за ним поднял неожиданно руку Богин, попросил слова, хотя и половина членов парткома еще не высказалась. Базанов объявил его выступление. Богин встал, сказал резко:
— Предлагаю прения прекратить. Вопрос ясен. С мнением секретаря парткома и выступающих согласен. Учту в своей дальнейшей практической работе.
Решено было прекратить прения. Члены парткома проголосовали. Почти все за то, чтобы указать начальнику строительства на его ошибки в работе с кадрами. И только двое воздержались — Прокопенко и Мостовой…
И вовсе не как свою победу расценил Глеб заседание партийного комитета. Прав был Мостовой: не подготовил он его, не продумал достаточно хорошо свою линию. Глеба не покидало ощущение, что вообще не он, а Богин провел тот партком, что его инициатива там главенствовала, а сам Базанов, если быть объективным, остался немножко в дураках: Богин смиренно принял пустяковую формулировку «указать», а на деле заткнул все уста.
…Задумавшись, Глеб сидел в своем кабинете.
— Холодный какой вечер сегодня, — поежившись, сказал он Красной.
— Весной и не пахнет, — согласилась Надежда Витальевна. — Зато лето будет жарким, изнурительным — попомните мои слова. Может, чаю? У меня и термос тут, только заваривала.
— Спасибо, не хочется.
— А как самочувствие — после всех словопрений? Да и атмосферное давление падает.
— Опять врут метеорологи.
— Мне метеорологи не нужны, я вам говорила — сама лет десять уже барометром работаю, Глеб Семенович. Вы устали, вижу. Идите отдыхайте.
— Только посмотрю, что у меня на завтра. — Глеб придвинул календарь, перекинул страницу, сказал: — Двадцать шестое апреля наступает. Время летит, и ничего-то мы с вами не успеваем, Надежда Витальевна…
15
Телеграфное агентство Советского Союза передавало:
«26 апреля, в 5 часов 23 минуты по местному времени в городе Ташкенте произошло землетрясение силой в 7,5 балла.
По предварительным данным, в Ташкенте разрушено значительное количество жилых домов, главным образом старого типа. Разрушено также несколько больниц, школ, зданий государственных и общественных учреждений. Серьезно пострадали две фабрики.
Зарегистрировано четыре случая смерти и госпитализировано около 150 пострадавших.
Принимаются меры по ликвидации последствий землетрясения…»
Никто не знал ничего точно. Ташкентские телефоны не отвечали. Решение было принято — лететь немедля, и Базанов сообщил об этом Богину.
Богин ответил с участием:
— О чем говорить? Лети! И оставайся сколько потребуется. Кто вместо тебя? Азизян? Очень хорошо. Держи связь со мной.
В коридоре управления Базанов встретил Наталью Петровну. Они не виделись больше недели, и она показалась ему похудевшей и озабоченной. Лицо ее обветрилось, глаза запали, потускнели. Глеб хотел было спросить ее, почему она так плохо выглядит, но Морозова опередила его и первой спросила:
— Что с вами, Глеб Семенович? Вы просто белый.
— Землетрясение в Ташкенте.
— Я слышала. У вас там родные, друзья?
— Да.
Она хотела пожелать ему легкой дороги и всего самого доброго там, на месте, но вдруг с ревностью подумала о том, что у него в Ташкенте оказались действительно очень близкие люди, раз, бросив все, он летит к ним, и сказала совсем не то, что должна была сказать:
— Вы надолго? — и, мучительно покраснев, спешно поправилась: — Нет, я хотела сказать вам… счастливо! Вы берегите себя там и про сердце не забывайте, — она резко повернулась, чтобы скрыть смущение, и зашагала прочь — очень прямая, напряженная и независимая…
Беспокойство Глеба нарастало. А в Бухаре на аэродроме оно еще больше усилилось: все вокруг говорили только о землетрясении, которое будто бы разрушило город, стерло его с лица земли. Глеб помнил о тех нескольких секундах, которые уничтожили Ашхабад, видел фильм о трагедии небольшого югославского города Скопле. А тут столица республики с миллионным населением. Город, с которым связана его юность: первые после демобилизации годы на гражданке, работа на лесоскладе и учеба в университете, старый узбек Тиша, который стал ему отцом, семья историка Пирадова — столько лет был он духовным наставником и воспитателем Глеба; Юлдаш Рахимов, археолог, встреченный им еще в тыловом чебоксарском госпитале, — первый человек, сумевший сманить его в Азию и заставивший поверить в легенду о кызылкумском золоте. Где же сейчас дорогие ему люди? Живы ли?.. Четыре случая смерти, сто пятьдесят раненых при беде, обрушившейся на город? Как это может быть? Что спасло людей?..