еще и рот затыкать! Оне тут -поди-ка ты! - нтилигенты-макаренки! За дрова не
плотют, за свет не плотют - у них, видишь ли, льготы! А меня же еще хают: я
воспитываю иеправильно, я всех обскандаливаю... А этот - с цепи сорвалась!
Вон, погляди, сынулю родного по морде бьют -зто они воспитывают, на это у
них льготы!.. Пусти! Видала я таких гостей!
Он схватил ее за плечи и не пускал. И тоже почти кричал:
- Пр-рекрати, Любовь, слышишь! Добром прошу! Ты же посмотри, что
вытворяешь! Надо мной уже вся деревня потешается, из-за тебя, выдра
несчастная!
Людмила тихо отступала к двери.
В сенях она сообразила, что уходит без пальто. Остановилась.
Противно дрожали ноги, и вспотели ладони. Она достала платок и стала
вытирать руки. «Так-так, - пыталась сообразить она, что делать дальше, - без
пальто будет холодно...» Она терла ладони и соображала: «Это сейчас я потом
жарким обливаюсь, а на улице, как сказано, не Ташкент...» Мысль терялась.
Из этого оцепенения ее вывел скрип двери. В сени выскочил
Приходкин-младший с ее пальто в руках. Увидел учительницу.
- Вот, вы забыли, наденьтесь!
- Спасибо, Толик. Я сейчас... - Людмила взяла пальто и стала
торопливо натягивать его на себя. - Опять не то сделала, - заговорила она,
застегивая пуговицы. - Надо было тебя к себе позвать... Тебе правда не больио
было? Ты уже не сердишься на меня? - Она все не уходила. Вдруг она быстро
обняла мальчишку и прижала его к себе. - Прости, Толя, - горячо зашептала
она ему, - я исправлюсь, честное учительское! Я тетка не злобная, правда...
Мир?
- Угу... Пустите! - Толя хлюпнул носом. - Вы идите, а то она щас... Я же
сам все!..
Людмила поцеловала мальчишку в щеку и выбежала во двор. Открыла
калитку. «Но это невозможно!» - подумала она о своих ногах. Ноги дрожали
так, что почти не слушались. Людмила прислонилась к забору. Посмотрела
на светящиеся окна дома, в котором только что побывала. И снова услышала
голоса.
- Кого ты стращаешь? Кого ты стращаешь, пентюх несчастный! Да я
тебя засажу - и передачи носить не буду!
- Да ты что, в натуре, а?! Я же тебя, стерву, прямо сейчас...
Людмила закрыла глаза. «Сумасшедшие. Сумасшедшие... дураки!» -
простонала она. И пошла.
- А ну тронь! А ну тронь! - неслось ей вслед.
«Дураки несчастные...» - бормотала Людмила, убыстряя шаги. Но
голоса гнали. Она побежала. «Что творят, что творят!» - повторяла она на бегу.
«Что творят, сумасшедшие...»
Этот ее бег случайно видела шедшая из школы Алла Петровна. Она
остановилась, и ей стало нехорошо. «Ведь кончила, стерва, девчонку»,-
панически подумала она.
- Людмила Ильинична! - закричала Алла Петровна. — Людмила
Ильинична! - Она секунду постояла. И, тяжело переваливаясь в своих
сапогах-ботфортах, кинулась следом за ней.
Она ее, конечно, не догнала. Но, как многие женщины, Алла Петровна
была мнительной. Мысль о столкновении молодой учительницы со
знаменитой деревенской скандалисткой просто напугала ее. Людмила бежала
с той стороны.
Тяжело переводя дыхание, Алла Петровна поднялась на крыльцо
Людмилиного дома. Зашла в сени. Постояла там, послушала, что делается за
дверью. Ничего не услышала и постучала. Не дожидаясь разрешения, она
вошла.
Света в квартире не было.
-
Людмила Ильинична, вы дома? - после небольшой заминки
спросила Алла Петровна.
Да, - ответили ей. - Сейчас включу свет.
Скрипнула кровать, по полу застучали каблуки. Щелкнул выключатель.
Людмила в пальто, шапке и сапогах стояла в двух шагах от Аллы Петровны.
- Проходите.
- Ну, милочка, у тебя здесь прямо вытрезвитель, - Алла Петровна
запнулась и покраснела. - Я там, правда, никогда не была, но... ты печку-то
сегодня топила?
- Нет еще, сейчас буду, - ответила Людмила.
- Давай вместе! - Алла Петровна сняла шубу, повесила ее на гвоздь у
двери и пошла к печке.
- А я иду, смотрю, бежишь как на Олимпийских играх, - сказала она, не
оборачиваясь, ну, думаю, не иначе к Приходкиным ходила... У нее была?
- У нее.
- Да зачем тебе это нужно было? - Алла Петровна повернулась к
Людмиле. - Она же ведь... э-э... я же тебе говорила: скальп снимет - глазом не
моргнет!
Людмила молча переодевалась.
- Дайте, я сама, - она присела у печки рядом с Аллой Петровной,
отщепнула от березового полена бересты, - дрова уже были уложены в печь -
чиркнула спичкой. -Сейчас тепло будет,.. спасибо вам, что пришли!
- Да ну, что ты! Это ничего, что я тыкаю? Так удобнее разговаривать...
Что-то, знаешь ли, в голову зашло, когда увидела, как ты бежишь. Суровый
денек у тебя сегодня! - Алла Петровна все не могла найти нужный тон, - Ты
перед ней извиняться ходила?
- Да нет... то есть да. Только не перед ней, а перед Анатолием.
- Ну и как?
- Извинилась.
- Правильно. Я так о тебе и подумала.
- Что подумали? - Людмила, сидя на корточках, смотрела в огонь и
чувствовала на себе взгляд директора. Вопрос повис. л
- Что надо, то и подумала, - нашлась наконец та, что ответить, — У
тебя заварка есть?
- Есть. Сейчас чайник поставлю. Вы садитесь пока где удобней.
Алла Петровна села за стол и внимательно осмотрела комнату.
Мебель в ней была самая непритязательная: она сама выдавала эту
мебель несколько месяцев назад. Кровать, стол и три стула с кожаными
сиденьями. Кроме этого, над столом висела полка с тремя десятками книг;
среди них выделялся огромный том «Былого и дум» Герцена. На полке же
стоял небольшой переносной телевизор. На стенах висело несколько
репродукций из журналов: «Мона Лиза», «Княжна Тараканова»... Настоящей
достопримечательностью был висевший над кроватью необычайных красок
маленький детский ковер. На нем были изображены Чиполлино и Сеньор
Помидор.
- Ковер-то, наверное, заграничный? - спросила Алла Петровна.
- Ага. Я с ним все детство спала, - ответила Людмила.
- «Негусто - но чисто», - подвела итог осмотру гостья.
- Слушай, Людмила Ильинична, давно хотела тебя спросить...- Алла
Петровна чуть помедлила. - Ты зачем к нам приехала? Ну, то есть я хотела
сказать, тебя ведь сюда не распределяли, верно?
- Нет, а что? — Людмила отошла от печки и села на кровать, напротив
Аллы Петровны.
- Ничего, любопытство одолевает, административное, так сказать.
- А-а... Сейчас. - Людмила расстегнула душегрейку, сунула руки под
мышки и попробовала объяснить:
- Во-первых, мне всегда хотелось пожить в деревне, где есть лес и река.
Потом... понимаете, можно всю жизнь прожить сначала с папой и с мамой,
затем с мужем, когда такового бог даст... у меня парень есть, он теперь в
армии... - Людмила замолчала. -Спросите что-нибудь полегче, а? - сказала она,
помолчав.
- Да что уж, говори дальше! - настаивала Алла Петровна.
В общем, я хочу жить как мне хочется, 'а не как живется. Это понятно?
Потом, мне кажется, что сельский учитель — более учитель, что ли... Он
ближе и к ребятишкам, и к родителям, чем в городе. Так? Я когда была на
практике, в городе, директор обращался к нам: «Товарищи педагоги!» Здесь
же принято: «Товарищи учителя». В «педагогах», конечно, ничего
ругательного нет, но «учителя» лучше. Вот я и хотела поработать учителем... -
Людмила снова замолчала и сильно покраснела.
- Точно! - оживилась вдруг Алла Петровна. - Ты это ужасно верно
подметила! Мне и самой это иногда в голову приходило. - Алла Петровна
встала и по привычке потянулась к очкам, которых сейчас на лице не было. -
Ты сильно-то не бери в голову, что сегодня было. Это срыв. Не вагоны грузим.
Обыкновенный профессиональный срыв. То есть не совсем обыкновенный,