Он никому не сказал о своем открытии. Переночевав в замке, лекарь на следующее утро покинул его, и больше мы не скажем о нем ни слова.
Действительно, девица, которая вызвалась быть сиделкой барона, была его дочерью. Но об этом знали только трое во всем свете: она сама, ее мать, которою баронет овладел силой, и Бог. Но девица не считала барона своим отцом, она считала его дьяволом. И она не считала себя его дочерью, она считала себя его проклятием. Слушая лекаря, она думала об остром ноже, спрятанном под юбками. Но еще в течение многих дней ей никак не удавалось воспользоваться им: старый слуга находился при бароне неотлучно. Протирая обнаженное тело барона влажной губкой, она думала о том, как же она ненавидит это тело! Барон лежал на спине, вытянув руки вдоль бедер, прямой и тощий, как турнирное копье, и бледный дневной свет, проникая через пустой оконный проем, обливал жиденьким известковым раствором его выпирающие ребра и торчащие тазовые кости. Множественные раны, затянутые гладкой белой кожей рубцов, были единственным украшением этого жилистого некрасивого тела. Девушка думала о том, что скоро к ним прибавится еще одна рана - смертельная. Но она не спешила, потому что она не имела права ошибиться - это была ее последняя возможность отомстить за поруганную честь своей матери. Она терпеливо ждала.
А барону снились сны. Однажды, когда ему вновь привиделась та мучительная сцена в поле, он неожиданно совершил открытие. Он обнаружил, что может не просто вспоминать свою жизнь, но и изменять ее, как бы проживать заново, иначе. Он наконец сумел совладать со своей похотью и проехал мимо босоногой деревенской девушки, мысленно прося у нее прощения. После этого вся жизнь предстала для него в другом свете. Вернувшись во сне в свой замок, он стер ладонью толстый слой пыли с кожаного переплета семейной Вульгаты и открыл ее на странице, заложенной сухой лилией рукой его матери. Читая притчу о добром самаритянине, он плакал, как ребенок.
Затем в своих сновидениях он дожил до того рокового дня, когда упал с лошади и лишился зрения. Но теперь он знал о подстерегавшем его несчастье и сумел избежать его.
Наконец, он во сне прожил свою жизнь до того мгновения, до какого прожил ее в настоящей жизни. Две жизни сошлись и слились в одну. И тогда барон проснулся. Он проснулся, но продолжал спать. Он по-прежнему был слеп, но зрение вернулось к нему, ведь в той, другой жизни он его и не терял вовсе. Удивительное это было зрение, словно бы проникающее насквозь.
И что же он увидел, прозрев столь странным образом? Девушку - ту самую, воспоминание о которой было так мучительно! Да, это была она, так ему показалось сначала. Но в следующее мгновение он понял, что ошибся: глаза! у нее были совсем другие глаза, сверкавшие, как два кусочка бирюзы! И в руке у девушки был острый нож. И тогда сердце рыцаря сжалось: это была его дочь, родная дочь, мстившая за поруганную честь матери! Их взгляды встретились - и что же произошло, кто сможет понять? Во взгляде барона было раскаяние и осознание вины. Во взгляде девушки было изумление: разве мог человек с таким небесным взором совершить насилие над ее матерью?
Она не воспользовалась своим ножом.
Рыцарь Ордена Меченосцев барон Фридрих фон Готлиб дожил до девяноста лет и умер, окруженный многочисленными внуками и правнуками. О последних пятидесяти годах его жизни мы не знаем почти ничего. Единственное, что нам известно, это прозвище, которое дали барону в народе. До конца дней подвластные ему крестьяне называли его "добрый рыцарь".