И это было, пожалуй, самое страшное. Оставшись на несколько мгновений наедине с собой, Валь не чувствовал ничего, кроме опустошенности.
На море был штиль, а у горизонта висел раскаленный шар солнца. Йенс посмотрел на свои туфли. Вероятно, эта опустошенность и была накопившейся за всю его жизнь тоской и обидой – подавленной, спрессовавшейся в душе, ставшей частью его личности. Даже здесь ему не хватало воздуха. Этот дьявол Горман душил его и на расстоянии.
В каюте рассмеялась Розита, и Кевин подхватил ее смех.
Йенс подставил лицо морскому ветру. Он наслаждался этим приветом из другого мира – более теплого, частью которого Валь никогда не был. В том мире звучала музыка, и люди общались друг с другом потому, что им так хотелось. Йенс скучал по Софии. Мечтал вырваться из этого ада вместе с Лотаром. Но такая уж, как видно, у него была судьба – жить под наблюдением, перевозить на кораблях наркотики. Когда он больше не будет им нужен, его убьют. Лотара тоже.
Не лучше ли в таком случае спуститься в каюту к Горману и шлюхе и нанюхаться до смерти? Наркотики губительны для его организма – когда-то давно Йенс понял это на собственном опыте. Тогда он всыпал в себя по полной программе, и передозировка вызвала остановку сердца. Но на какое-то мгновение Валь успел почувствовать непередаваемую легкость. Свободу.
В какой-то мере роль наркотика для него играл кофе. Но с этой зависимостью Йенс худо-бедно справлялся. Иногда он чувствовал еще и непреодолимую тягу к алкоголю. Убеждал себя, что и это под контролем, хотя и знал, что нет.
Теперь из каюты доносились другие звуки. Хрипловатый голос Розиты, которая как будто уговаривала Гормана, взывала к его разуму. Потом она стала кричать. Сквозь стеклянную дверь Йенс видел, как Кевин ударил ее кулаком в лицо.
Он вошел в комнату. Розита с вытаращенными в ужасе глазами обогнула кровать и встала за его спиной. Нижняя часть ее лица была залита кровью. На месте одного из передних зубов зияла дыра.
Голый Кевин Горман встал перед Валем:
– Отойди.
– Нет.
Горман захохотал, запрокинув голову, и наотмашь ударил Йенса по щеке. Тот не двинулся с места. Вторая пощечина была оглушительнее первой. А после третьей Валь схватил Кевина за горло. Воспользовавшись возможностью, Розита схватила вещи и шмыгнула в коридор.
Йенс сжал пальцы. Горман улыбался. Он чувствовал себя непобедимым, и его противнику ничего не оставалось, как ослабить хватку.
– Молодчина. – В хрипе Кевина было все – ненависть, радость, кокаиновое возбуждение. – А знаешь, почему я никогда не снимаю со своей «пушки» глушитель?
Валь не отвечал.
– Чтобы иметь возможность в любой момент пристрелить Лотара, где бы мы ни находились. Помнишь, я обещал тебе пристрелить сопляка? – Горман оскалился, обнажив кривые желтые зубы. – Помнишь?
Йенс молчал.
– Я не даю пустых обещаний, – заявил его подельник.
Последняя его фраза прозвучала почти радостно, после чего он плюнул Валю в лицо. Это было неожиданно. Некоторое время Кевин изучал реакцию Йенса, а потом плюнул еще раз. Йенс не двигался. После третьего плевка Горман поковылял к столу, распотрошил пакет и длинными толстыми пальцами всыпал в каждую ноздрю по хорошей щепоти белого порошка.
Затем он снова повернулся к Валю. Белые разводы у него под носом походили на усы Гитлера.
– Все будет хорошо, парень, – заверил Горман голосом доброго дяди.
12
Стокгольм
Эдди Боман изливал себя в этих ударах.
Они сыпались на боксерскую грушу градом – глухие, профессиональные, тяжелые. Рикард Эгнелль не оставлял Эдди в покое ни на минуту, и тот видел смертельный блеск в его глазах. Запоздалое раскаяние походило на агонию. Боман понимал, насколько опасно распаляться, и старался не давать воли воображению, но здравый смысл если и побеждал, то ненадолго. Чувство вины стало его одержимостью, а борьба с ним – частью повседневной жизни. Вещи в мире Эдди утратили четкие очертания. Ложь и правда – все смешалось. Он потерял ориентацию, стал сомневаться во всем.
А теперь еще эта София Бринкман… Мысли о ней будоражили Бомана не меньше. Он слышал ее голос, чувствовал ее присутствие. Она была рядом с ним – в том же смысле, что и Рикард Эгнелль. Призрак Софии уже преследовал Эдди – еще до того, как он успел убить ее.
Удары сыпались градом – глухие, тяжелые. Боман работал, пока у него не обмякли все мышцы, после чего рухнул тут же, под грушей, не пытаясь кричать и дрожа всем телом. Боксерские перчатки со стуком ударились о пол.
Некоторое время Эдди лежал на спине и смотрел в потолок. Кровь колотила в виски, бешено пульсировало горло. Этажом выше соседка упражнялась на поперечной флейте. Красивая мелодия успела набить Боману оскомину, а сейчас и вовсе грозила нагнать тоску.