За ейныи поступки неумильныи!
Много тут казнила да народу она русского.
Много тут князей она князевичев,
Много королей да королевичев,
Девять русскиих могучих богатырей,
А без счету тут народушку да черняди!
Всего известно более ста записей былин о Добрыне Никитиче, из них вариант, записанный А.Ф. Гильфердингом 21 июля 1871 года в пудожcкoй деревне Рим от замечательного сказителя Петра Лукича Калинина, имеет особую ценность. В этом «контаминированном» варианте с огромным художественным мастерством соединены почти все известные сюжеты о Добрыне Никитиче: Добрыня и Маринка, Добрыня и Змей, Добрыня и Забава Путятична, женитьба Добрыни, Добрыня и Алеша Попович. Сюжеты как старые, традиционные (Добрыня и Маринка, Добрыня и Змей), так и новые (женитьба Добрыни на богатырше Настасье Микулишне). Сказитель создал, таким образом, целую поэму о Добрыне Никитиче (в ней 11093 строк), по праву принадлежащую к лучшим образцам русского народного эпоса.
Необычно и композиционное построение былины. Она разделена на три части, начинающиеся словами: Добрынюшки-то матушка говаривала, Никитичу-то родненъка наказывала. И далее следует развитие сюжета, в первом случае матушка наказывает Добрыне не ходить к той Маринушки Кайдальевной; во втором – не ездить на гору Сорочинскую, не топтать там малыих змиенышков, не купаться во матушке Пучай-реки. Но Добрыня всякий раз нарушает этот запрет: он идет к Маринке, топчет змеенышей, купается в Пучай-реке. А в третьей, заключительной части уже не мать обращается к Добрыне, а Добрыня к матери. Причем обращается с неожиданными словами раскаяния и упрека. «Ты зачем меня, несчастного, спородила!» – говорит он ей, а не обвернула биленъким рукавчиком и не спустила во море турецкое:
Эта тема – раскаяния и искупления – далеко не случайна в эпосе, она найдет отражение в целом ряде былин.
Текст публикуется по изданию: Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 4-е изд, т. 1, № 5.
В.И. Калугин
Вариант 2
В стольном в городе во Киеве,
У славнова сударь-князя у Владимера
Три годы Добрынюшка столничал,
А три годы Никитичь приворотничал,
Он столничал, чашничал девять лет,
На десятой год погулять захотел
По столному городу по Киеву.
Взявши Добрынюшка тугой лук
А и колчан себе каленых стрел,
Идет он по широким по улицам,
По частым-мелким переулачкам,
По горницам стреляет воробушков,
По повалушам[3] стреляет он сизых голубей.
Зайдет в улицу Игнатьевску
И во тот переулок Маринин,
Взглянет ко Марине на широкой двор,
На ее высокия терема.
А у молоды Марины Игнатьевны,
У ее на хорошем высоком терему
Сидят тут два сизыя голубя
Над тем окошком косящетым,
Цалуютца оне, милуютца,
Желты носами обнимаютца.
Тут Добрыни за беду стало:
Будто над ним насмехаютца.
Стреляет в сизых голубей,
А спела вить титивка у туга лука,
Звыла да пошла калена стрела.
По грехам над Добрынею учинилася:
Левая нога ево поколзнула,
Права рука удрогнула:
Не попал он в сизых голубей,
Что попал он в окошечко косящетое,
Проломил он оконницу стеколчетую,
Отшиб все причалины серебреныи.
Розшиб он зеркала стеколчетое,
Велодубовы столы пошаталися,
Что питья медяныя восплеснулися.
А втапоры Марине безвременье было,
Умывалася Марина, снарежалася
И бросилася на свои широкой двор:
– А хто ето невежа на двор заходил?
А хто ето невежа в окошко стреляет?
Проломил оконницу мою стеколчетою,
Отшиб все причалины серебреныи,
Розшиб зеркала стеколчетое? –
И в те поры Марине за беду стало,
Брала она следы горячия молодецкия,
Набирала Марина беремя дров,
А беремя дров белодубовых,
Клала дровца в печку муравленую[4]
Со темя следы горячими,
Разжигает дрова полящетым огнем
И сама она дровам приговариват:
– Сколь жарко дрова разгораютца
Со темя следы молодецкими,
Разгоралось бы серце молодецкое
Как у молода Добрынюшки Никитьевича! –
А и божья крепко, вражья-то лепко.
Взяла Добрыню пуще вострова ножа
По ево по серцу богатырскому:
Он с вечера, Добрыня, хлеба не ест,
Со полуночи Никитичю не уснетца,
Он белова свету дажидаетца,
По ево-та щаски великия