А и тогда змея да побивать будет,-
Вынимай-ко ты с карманца свой шелковый плат,
Утирай-ко ты, Добрыня, очи ясные,
Утирай-ко ты, Добрыня, личко белое,
А уж ты бей коня по тучным ребрам».
Это тут ли-то Добрынюшка Никитинич,
А и заходит он, Добрыня, да во свой-от дом,
А и берет-то ведь Добрынюшка свой тугой лук,
А и берет-то ведь Добрыня калены стрелы,
А и берет-то ведь Добрыня саблю вострую,
А и берет-то он копьё да долгомерное,
А и берет-то ведь он палицу военную,
А он господу-то богу да он молится,
А и да молится Николе да святителю,
А и чтоб спас господь меня, помиловал.
А и выходит-то Добрыня на широкий двор,
Провожает-то Добрыню родна матушка,
Подает-то ведь Добрыне шелковую плеть,
Сама-то зговорит да таково слово:
«А и съедешь ты, Добрыня, во Туги-горы,
Во Туги-горы, Добрыня, ко лютой змеи,
Станешь со змеей да драться-ратиться,
А и ты бей змею да плеткой шелковой,
Покоришь змею да как скотинину,
Как скотинину да ведь крестьянскую».
А и садился-то Добрыня на добра коня,
Этта видли добра молодца ведь сядучись,
А и не видли ведь удалого поедучись.
Проезжает он дорожку ту ведь дальнюю,
Приезжает-то Добрынюшка скорым-скоро,
Становил коня да во чистом поле,
И он вязал коня да ко сыру дубу,
Сам он выходил на тое ли на место на условное
А ко той пещеры ко змеиныи.
Постоял тут ведь Добрыня мало времечки,
А не темные ли темени затемнели,
Да не черные-то облаки попадали,
А и летит-то летит погана змея,
А и несет змея да тело мертвое,
Тело мертвое да богатырское.
А и увидала-то Добрынюшку Никитича,
А и спускала тело на сыру землю,
Этта начала с Добрыней драться-ратиться.
А и дрался Добрыня со змеею день до вечера,
А и змея-то ведь Добрыню побивать стала;
А и напомнил он наказанье родительско,
А и вынимал платок да из карманчика,
А и приобтер-то Добрыня очи ясные,
Поприобтер-то Добрыня личко белое,
И уж бьет коня да по тучным ребрам:
«А ты, волчья выть да травяной мешок!
Что ли ты по темну лесу да ведь не хаживал,
Аль змеинаго ты свисту да не слыхивал?»
А и его добрый конь да стал поскакивать,
Стал поскакивать да стал помахивать
Лучше старого да лучше прежнего
Этта дрался тут Добрыня на другой-от день,
А и другой-от день да он до вечера,
А и проклятая змея да побивать стала.
А и напомнил он наказанье родительско,
Вынимал-то плетку из карманчика,
Бьет змею да своей плеточкой,–
Укротил змею, аки скотинину,
А и аки скотинину да крестиянскую.
Отрубил змеи да он вси хоботы,
Разрубил змею да на мелки части,
Распинал змею да по чисту полю.
А и заходит он в пещеры во змеиные,
А во тех ли во пещерах во змеиныих
А раскована там дочка княженецкая,
В ручки, в ножки вбиты гвоздия железные.
А там во печерах во змеиныих
А не много ли не мало да двенадцать всех змеенышов;
А и прибил-то ведь Добрыня всех змеенышов,
А и снимал он со стены да красну девушку,
Приходил Добрыня на зеленый луг,
К своему Добрыня коню доброму.
А и садился ведь Добрыня на добра коня,
Приезжает-то Добрынюшка ко стольнему ко городу ко Киеву
А и ко ласкову ко князю ко Владимиру,
А и привозит князю дочику любимую.
А и за тую-то за выслугу великую
Князь его нечим не жаловал;
Приезжает-то Добрынюшка во свой-от дом,
А застал коня во стойлу лошадиную,
Насыпал коню пшены да белояровой.
А и заходит-то Добрыня в нову горницу,
Этта тут Добрыня опочив держал.
Этта тым поездка та решилася.
Второй вариант текста дан по изданию: Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом, летом 1871 года. М.; Л., 1949-1951. Т.1. № 59. Помимо отзвуков борьбы с внешними врагами, угонявшими русских пленников (см. «Поход Владимира на болгар») былина, возможно, отразила переосмысленные припоминания об утверждении христианства в Киевской Руси при активной роли исторического Добрыни. В Днепре и реке Почайне крестили киевлян в 988г.; Добрыня был организатором крещения новгородцев в 989 г., при этом был свергнут в реку Волхов идол громовержца Перуна, с которым приводимая ниже народная легенда связала образ змея. Мотив борьбы с летающим змеем восходит к глубокой древности и присутствует в фольклоре многих народов.
Примечания С.Н. Азбелева
Вариант 4
Начало сюжета – в былине о Маринке
Матушка Добрынюшке говаривала,
Матушка Никитичу наказывала:
– Ах ты, душенька Добрыня сын Никитинич!