А и берет-то Добрыня слугу младого.
А поедучи Добрыне родна матушка наказыват:
«Ай же ты, молодой Добрынюшка Никитинич!
Съедешь ты, Добрыня, ко Пучай-реки,
Одолят тебя жары да непомерные,-
Не куплись-ко ты, Добрыня, во Пучай-реки».
Видли-то да добра молодца ведь сядучись,
Не видали тут удалого поедучись.
А приезжает-то Добрыня ко Пучай-реки,
Одолили ты жары да непомерные,
Не попомнил он наказанья родительска.
Он снимает со головки шляпу земли греческой,
Раздевает ведь он платьица дорожные,
Разувает ведь Добрыня черны чоботы,
Скидывает он порточики семи шелков,
Раздевает он рубашку миткалиную,
Начал тут Добрыня во Пучай-реки купатися.
Через перву-то струю да нырком пронырнул,
Через другую струю да он повынырнул,-
А не темныя ли темени затемнели,
А не черныя тут облаци попадали,
А летит ко Добрынюшке люта змея,
А лютая-то змея да печерская.
Увидал Добрыня поганую змею,
Через перву-то струю да нырком пронырнул,
Через другую струю да он повынырнул,
Млад-то слуга да был он торопок,
А угнал-то у Добрынюшки добра коня,
А увез-то у Добрынюшки он тугой лук,
А увез-то у Добрыми саблю вострую,
А увез копье да долгомерное,
А увез-то он палицу военную,
Стольки он оставил одну шляпоньку,
Одну шляпу-то оставил земли греческой.
Хватил-то Добрыня свою шляпоньку,
А ударил он змею да тут поганую,
А отбил он у змеи да ведь три хобота,
А три хобота отбил да что ни лучшиих,
А змея тогда Добрынюшке смолилася:
«Ах ты, молодой Добрыня сын Никитинич!
Не предай ты мне смерети напрасныи,
Не пролей ты моей крови бесповинныи.
А не буду я летать да по святой Руси,
А не буду я пленить больше богатырей,
А не буду я давить да молодыих жен,
А не буду сиротеть да малых детушек,
А ты будь-ко мне, Добрыня, да ты большой брат,
Я буду, змея, да сестрой меньшою».
А на ты лясы Добрыня приукинулся,
А спустил-то он змею да на свою волю;
А и пошел Добрынюшка во свой-от дом,
А и во свой-от дом Добрыня к своей матушке.
Настигает ведь Добрыню во чистом поле,
Во чистом поле Добрынюшку да темна ночь.
А тут столбики Добрынюшка расставливал,
Белополотняный шатер да он раздергивал,
А тут-то Добрыня опочив держал.
А встает-то Добрыня поутру рано,
Умывался ключевой водой белешенько,
Утирался в полотно-то миткалиное,
Господу богу да он молится,
Чтобы спас меня господь, помиловал.
А и выходит-то Добрыня со бела шатра,
А не темные ли темени затемнели,
А не черные тут облаци попадали,-
Летит по воздуху люта змея,
А и несет змея да дочку царскую,
Царскую-то дочку, княженецкую,
Молоду Марфиду Всеславьевну.
А и пошел Добрыня да во свой-от дом,
Приходил Добрыня к своей матушке,
Во свою-то он гридню во столовую,
А садился он на лавочку брусовую.
А Владимир-князь да стольно-киевский,
Начинает-то Владимир да почестный пир
А на многия на князи да на бояры,
А на сильниих могучиих богатырей,
На тых паляниц да на удалыих,
На всех зашлых да добрых молодцов.
А и говорит-то ведь Добрыня своей матушке:
«Ай же ты родитель, моя матушка!
Дай-ко ты, Добрыне, мне прощеньице,
Дай-ко мне, Добрыне, бласловленьице,
А поеду я, Добрыня, на почестный пир
Ко ласкову князю ко Владимиру».
А и говорила-то Добрыне родна матушка:
«А не дам я ти, Добрынюшке, прощеньица,
А не дам я ти, Добрыне, бласловленьица,
Ехать ти, Добрыне, на почестный пир
Ко ласкову князю ко Владимиру.
А и живи-тко ты, Добрыня, во своём дому,
Во своем дому, Добрыня, своей матушки,
Ешь ты хлеба-соли досыта,
Пей зелена вина ты допьяна,
Носи-тко золотой казны ты долюби».
А и говорит-то ведь Добрыня родной матушке:
«Ай же ты родитель, моя матушка!
А даешь мне-ка прощение – поеду я. \
Не даешь мне-ка прощения – поеду я».
Дала мать Добрынюшке прощеньице,
Дала мать Добрыне бласловленьице.
А справляется Добрыня, снаряжается,
Обувает он сапожики на ноженки зелен сафьян,
Одевает-то Добрыня платье цветное,
Налагает ведь он шапку во пятьсот рублей,
А и выходит-то Добрыня на широкий двор,
Он уздае-седлае коня доброго,
Налагает ведь он уздицу тесмяную,
Налагает ведь он потнички на потнички,
Налагает ведь он войлоки на войлоки,
На верёх-то он седелышко черкасское.
А и крепко ведь он подпруги подтягивал,
А и подпруги шелку заморского,
А и заморского шелку шолпанского,
Пряжки славныя меди бы казанские,