– Пожалуйста, называйте меня Джоном.
Предложение перейти к более фамильярным отношениям звучало не в первый раз, и Вильсен чувствовал себя не в своей тарелке.
– Я не смогу задержаться после обеда, – грубовато ответил он, обходя тачку справа.
Генри Вильсен был одним из лучших фехтовальщиков в британской армии, а его искусству владения пистолетом мог позавидовать любой дуэлянт, но капитан оказался совершенно беззащитным перед лицом нападения, случившегося в тот самый момент, когда он миновал тачку. Высокий незнакомец ударил его ногой под колено и, как только офицер упал, всадил меж ребер длинный нож. Лезвие вошло по рукоять, и вытаскивать его нападавший не спешил. Захрипев, Вильсен сумел, однако, дотянуться до эфеса сабли и даже попытался вытащить оружие, но Лависсер, отвернувшийся в сторону в момент нападения, улыбнулся и ногой оттолкнул руку капитана:
– Не думаю, Генри, что она вам понадобится.
– Вы… – Вильсен попытался что-то сказать, но легкие уже наполнялись кровью. Он закашлялся и дернул головой.
– Извините, мой дорогой, но, боюсь, ваше присутствие в Копенгагене доставило бы мне большие неудобства.
Гвардеец торопливо отступил, а высокий незнакомец вытащил из раны лезвие. Капитан обмяк. Незнакомец наклонился и одним движением перерезал ему горло. Захлебываясь кровью, Вильсен судорожно задергался.
– Отличная работа, – почти ласково произнес Лависсер.
– Пустяковая работа, – ухмыльнулся высокий и, выпрямившись, вытер лезвие об одежду.
Он был не только высок, но и широк в плечах, а изуродованные костяшки пальцев выдавали бывшего борца. Лицо его испещряли оспинки, нос не отличался прямизной, а глаза напоминали камешки. Все в нем указывало на человека из самых низов жизни, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы оправдать присутствие виселиц у Ньюгейтской тюрьмы.
– Еще жив, – нахмурился Лависсер, бросая взгляд на Вильсена.
– Это ненадолго. – Высокий опустил на грудь умирающему ногу. – Вот и все.
– Ты, Баркер, пример для нас всех, – сказал гвардеец, подходя ближе к безжизненному телу. – Скучный был человек. Наверно, лютеранин. Возьмешь деньги? Чтобы было похоже на ограбление?
Баркер уже резал карманы убитого.
– Думаете, пошлют с нами кого-то еще? – спросил он.
– Похоже, они твердо вознамерились не отпускать нас одних, – беззаботно отозвался Лависсер, – но времени мало, очень мало, и я сильно сомневаюсь, что им удастся подыскать другого. А если кого и найдут, ты разберешься с ним так же, как и с этим. – Гвардеец никак не мог отвести глаза от мертвого Вильсена. – Я рассчитываю на тебя. Вот увидишь, в Дании тебе понравится.
– Понравится, сэр?
– Народ там очень доверчивый, – продолжая смотреть на капитана, заметил Лависсер. – Мы будем как волки среди ягнят. Очень жирных ягнят.
Он отвел наконец глаза от трупа, махнул рукой и, проблеяв, зашагал по переулку.
Дождь усилился. Погода в конце июля 1807 года напоминала мартовскую. Страну ждал плохой урожай, в Кенте стало одной вдовой больше, а достопочтенный Джон Лависсер отправился в «Олмак», где проиграл немалую сумму, около тысячи гиней. Только теперь это было уже не важно. Теперь все было не важно. Он оставил бесполезные расписки с обещанием рассчитаться по долгам и вышел из заведения с легким сердцем. Лависсер был на пути к славе.
Мистер Браун и мистер Беллинг, один толстый, другой худой, сидели рядышком, с серьезно-торжественным видом взирая на расположившегося по другую сторону стола армейского офицера в зеленом мундире. И то, что они видели, не нравилось ни одному ни другому. Вид у посетителя – назвать его клиентом не поворачивался язык, – высокого, темноволосого мужчины с суровым лицом и шрамом на щеке, был весьма зловещий, и шрам отнюдь не казался каким-то лишним ему дополнением. Мистер Браун вздохнул и, отвернувшись, посмотрел в окно, за которым бушевал обрушившийся на лондонский квартал Истчип дождь.
– Хорошего урожая ждать не приходится, мистер Беллинг, – тревожно молвил он.
– Июль! – с чувством отозвался мистер Беллинг. – Разве это июль! Больше похоже на март!
– Подумать только, топить камин в июле! – покачал головой мистер Браун. – Неслыханное дело!
В почерневшем камине действительно догорала скупо отмеренная кучка угля. Висевшая над ним кавалерийская сабля была единственным украшением обитой панелями комнаты и напоминанием о военной природе сего учреждения. Почтенные джентльмены, Беллинг и Браун, были армейскими агентами, обязанность которых заключалась в надзоре за финансами служащих за границей офицеров. Дополнительно они исполняли роль комиссионеров, предоставляя свои услуги желающим продать или купить офицерский чин, но в этот холодный, ненастный июльский день никакого побочного дохода ожидать не стоило.