— Ну, по-моему, ты единственный, кого это забавляет. По мне, в таком климате, как на этом проклятом острове, и спятить недолго. Сыро, промозгло, если день пройдет без дождя, считай за чудо. На хрена нам вообще было лезть в это поганое болото? Зачем мы, скажи на милость, здесь торчим?
— Макрон, мы здесь торчим, потому что мы здесь торчим, — с улыбкой промолвил юноша. — И вот что, помнится, ты вроде бы говорил мне, что такой ответ годится на все случаи жизни.
Макрон сплюнул на землю между носками сапог:
— Ну вот, стараешься ему помочь, а в ответ нарываешься на дерзость. И кто меня за язык тянул?
Катон вновь не удержался от улыбки. Всего несколько месяцев назад он состоял при Макроне оптионом — заместителем командира центурии — и в основном именно своему командиру был обязан тем, что ему удалось усвоить за два года службы по части армейской жизни и воинского умения. Но вот и его самого произвели в центурионы, а когда десять дней назад он впервые стал командиром подразделения, на него вдруг навалился чудовищный груз ответственности. Это ведь не шутка — стоять перед строем из восьмидесяти легионеров, выдерживая суровый, невозмутимый вид, и стараться изо всех сил, чтобы они даже не заподозрили, что командир нервничает, переживает и вовсе не уверен в себе. Катон прекрасно понимал, что в таком случае в глазах подчиненных он мигом лишится авторитета, и это лишь усугубляло его страх. Тем паче у него не было времени завоевать уважение и преданность солдат, подвигом можно было считать уже то, что за столь короткий срок он ухитрился запомнить их имена. Пока даже речи не шло о том, чтобы в сложившихся обстоятельствах вникнуть в особенности характера каждого воина. Он муштровал солдат, пожалуй, с бóльшим рвением, чем другие центурионы, но отдавал себе отчет в том, что легионеры смогут по-настоящему принять его в качестве своего командира лишь после того, как увидят в бою.
«Уж конечно, — не без горечи подумал юноша, — у Макрона-то все совсем по-другому. Макрон стал центурионом после десяти лет службы и чувствует себя в роли командира как рыба в воде. Уж ему-то не пришлось никому ничего доказывать: одни боевые шрамы, покрывающие тело, служат достаточным свидетельством его отваги в бою».
Вдобавок внешне Макрон являл собой полную противоположность юному другу: низкорослый, но крепкий, поперек себя шире. Лишь раз взглянув на него, любой легионер мигом понимал: если дорожишь зубами, этого центуриона лучше не сердить.
— Ну и когда наконец начнется этот проклятый инструктаж? — ворчливо произнес Макрон, прихлопнув между делом комара, пристроившегося на его колене.
— Встать! Смирно! — раздался громовой голос префекта лагеря. — Прибыл легат!
Центурионы повскакивали с мест и вытянулись, когда в шатер, откинув боковой полог, вошел командир Второго легиона. Веспасиан был могучего телосложения, с бородатым, резко очерченным лицом. Никак не красавец, хотя нечто в его облике располагало. Во всяком случае, никто не видел на его лице холодной, высокомерной отстраненности, обычной для сенаторского сословия. Впрочем, поскольку командир сам лишь недавно выдвинулся из сословия всадников, а дед его и вовсе служил центурионом под началом Помпея Великого, то, несмотря на высокий ранг, между ним и его подчиненными не лежала такая же глубокая пропасть, как между простолюдинами и знатью. Это сказывалось на отношении подчиненных: бойцы любили умелого и удачливого командира. На долю Второго легиона, сражавшегося под его началом, выпало больше славы и успеха, чем на долю любого другого подразделения армии Плавта.
— Вольно! Прошу садиться.
Веспасиан выждал, пока в шатре воцарится тишина, которую нарушал лишь доносившийся извне гул лагеря, затем стал рядом с картой и откашлялся.
— Итак, от завершения кампании нас отделяет лишь день. Сейчас войско Каратака в полном составе движется в западню, где их всех ждет полное уничтожение. Как только войско будет разгромлено, а Каратак убит или пленен, нам не составит труда подавить сопротивление непокоренных племен.
— Ага, один день, как же, — шепнул Макрон. — Знакомая песня, сколько раз я ее уже слышал.
— Тсс! — шикнул Катон.
Убедившись, что все взоры обращены к нему, легат командирским жезлом указал на карту:
— Сейчас мы находимся вот здесь, недалеко от реки. Наши разведчики из племени атребатанов сообщают, что эту территорию местные называют «три брода» — по очевидным причинам. — Он поднял жезл и указал на участок к северу от бродов. — Каратак отходит под натиском командующего Плавта, и его войско неминуемо прибудет вот сюда, к бродам. До сих пор он не позволял втянуть себя в сражение: когда легионы под командованием Плавта приближались, Каратак попросту отводил силы вглубь острова. Все к этому привыкли, и Каратак считает, что мы и на сей раз будем ждать от него того же маневра. Однако на самом деле он задумал нечто совершенно иное. Он собирается переправиться по трем бродам через реку и таким образом зайти в тыл нашей армии и отрезать ее от Лондиниума, основной базы снабжения. Конечно, даже в случае успеха этой затеи она не обеспечит ему победу, но положение легионов основательно осложнится, и на то, чтобы вернуть все хотя бы к нынешнему раскладу сил, потребуется не меньше нескольких месяцев.