По приказу трибуна Плиния конвой провел центурионов в шатер, и Плиний жестом велел всем выстроиться перед пустым столом. Конвоиры, держа руки на рукоятях мечей, сформировали шеренгу за их спинами. Писцы склонились над табличками со стило в руках, готовые вести записи. Все молча замерли в духоте шатра, ожидая появления членов трибунала. Катон, в первый раз оказавшийся в подобном положении, внутренне робел, но твердо решил никак не выдавать своего страха. Вытянувшись в струнку, он смотрел прямо перед собой. Однако невольно взгляд его скользнул по шеренге товарищей, и он заметил, что Феликс беспрерывно сжимает и разжимает кулаки. Неожиданно он повернул голову, и их взгляды встретились. Катон слегка кивнул, указывая глазами на кулаки, и, посмотрев вниз, Феликс явно удивился тому, что сжимает и разжимает пальцы, сам того не замечая. Он тут же прекратил нервные движения, благодарно подмигнул Катону и снова устремил взгляд вперед. Что же до Катона, ему полегчало оттого, что не он один в нынешних обстоятельствах полон тревоги.
Откинулся боковой полог, и в шатер вошел префект лагеря. Он шагнул в сторону и громогласно приказал:
— К прибытию высших командиров: встать, смирно!
Писцы встали из-за столов и вытянулись в струнку точно так же, как подконвойные центурионы и стража. Легат и командующий, войдя в шатер, быстро направились на свои места. После небольшой паузы появился Нарцисс и уселся по другую сторону от командующего.
Как только он занял свое место, префект выкрикнул:
— Вольно!
Командующий Плавт не мешкая приступил к делу.
— Прежде чем начать слушания, я прошу занести в протокол, что чрезвычайные обстоятельства делают невозможным проведение обычной, оговоренной уставом процедуры, поскольку расследование требуется завершить как можно скорее. В связи с этим я объявляю, что приговор будет вынесен сразу по окончании заседания трибунала и безотлагательно, при первой возможности приведен в исполнение.
Командиры Третьей когорты переглянулись, обеспокоенные столь серьезным нарушением их прав. Если бы слушания происходили в крепости или базовом лагере, они велись бы дольше и тщательнее, и обвиняемые имели бы больше возможностей защититься. В полевых условиях допускалось некоторое упрощение процедуры, однако в данном случае ею фактически пренебрегали, что буквально ошеломило центурионов.
Прежде чем кто-то попытался возразить, командующий продолжил:
— Настоящее расследование имеет своей целью выяснить: соответствует ли исполнение обязанностей бойцами и командирами Третьей когорты высоким требованиям, которые мы предъявляем к тем, кому оказана честь нести службу во имя императора Клавдия, а также сената и народа Рима. Суть рассматриваемого вопроса в том, что на августовские иды сего года командир когорты Гай Норбан Максимий не выполнил полученный приказ. Результатом этого пренебрежения долгом стало бегство пяти тысяч вражеских солдат. Кроме того, отдельным пунктом, согласно показаниям Максимия, центурион Люций Корнелий Макрон обвиняется в том, что не оказал должного отпора врагу, защищая остров посредине реки, и отступил, дав противнику возможность преодолеть переправу. В свою очередь, Третья когорта под началом упомянутого выше Максимия, встретив противника на берегу реки, не проявила должной стойкости и упорства в отражении атаки. После тщательного ознакомления с представленными мне материалами допросов у меня сложилось мнение, что вся Третья когорта, и в первую очередь ее командный состав, разделяет вину за случившееся. Однако прежде, чем будет вынесено решение, я спрашиваю, желает ли кто-то из командиров воспользоваться возможностью ответить на обвинения?
Командующий Плавт поднял взгляд, ожидая, решится ли кто-то из центурионов высказаться в свое оправдание.
Макрон стиснул зубы от горечи и ярости, ведь центурион Максимий фактически обвинил его в предательстве. Однако сам он не мог выступить в свою защиту, у него не было возможности оправдаться, и оставалось лишь гневно смотреть на человека, который был не только истинным виновником произошедшего, но и лгуном. Ведь он обещал командирам признать свою вину, но вместо этого, выгораживая себя, договорился до того, что позорное обвинение пало на его товарищей. И уж совсем непростительно было, что, стараясь расширить круг обвиняемых, он фактически ославил всех бойцов когорты.
— Командир, могу я высказаться?
Все взоры обратились к Веспасиану.
— Говори, легат. Но кратко и по существу дела.
— Слушаюсь, командир. Итак, прошу занести в протокол, что я возражаю против всех выдвинутых обвинений.