– Ну, ребята, осталось недолго, – возгласил центурион Максимий, подставив спину теплу одной из жаровен, отчего его гигантская тень протянулась к ближайшей линии палаток.
– Смотри, какой он бодрый, – тихонько заметил Макрон.
Катон зевнул.
– Мне бы так.
– Не выспался?
– Пришлось повозиться со счетами, вот и не выспался.
– Со счетами? Накануне битвы? – вмешался, уловив его фразу, удивленный центурион Феликс. – Ты что, с ума сошел?
Катон пожал плечами, и Феликс повернулся к Макрону:
– Ты вроде служил с ним некоторое время, так ведь?
– Точно. Он у меня оптионом был.
– И что, он всегда был таким?
– Ну а как же. Катон – он у нас аккуратист, никогда не пойдет в бой, не приведя в полный порядок всю писанину. И то подумать – до битвы ли, когда у тебя башка цифирью забита. Нет ничего хуже, чем погибнуть, не завершив отчетность: он подцепил эту веру у дворцовых чиновников. Душа будет маяться неприкаянной, пока все не будет описано, обсчитано, подытожено и скреплено печатью. Лишь после этого она обретает покой.
– Неужели? – глаза центуриона Антония расширились.
– Конечно. А почему ты спрашиваешь?
Макрон обернулся к нему с ужасом на лице.
– Неужели бросил свою писанину незавершенной? Беда!
Катон вздохнул:
– Да не слушай ты его, Антоний. Это он дразнится – чем славен центурион Макрон, так это своими подначками.
Антоний воззрился на Макрона сузившимися от ярости глазами.
– Идиот долбаный…
– Правда? А не ты ли в эту ахинею поверил, а? Так кто из нас, спрашивается, идиот?
– А что, ты бывал во дворце? – спросил Феликс, повернувшись к Катону. – В императорском дворце?
Катон кивнул.
– Слушай, что это ты никогда не рассказывал?
– Да рассказывать-то особо нечего. Я там родился и вырос, во дворце этом. Мой отец, вольноотпущенник, служил при дворе. Это он организовывал большую часть знаменитых увеселений Тиберия и Калигулы. Матери я никогда не видел: она умерла вскоре после родов. А после смерти отца меня направили на службу в легионы. С тех пор я здесь.
– Должно быть, несладко тебе пришлось после дворца-то?
– Не без того, – признал Катон. – С непривычки было тяжеловато. Но я вот что скажу: жизнь во дворце ничуть не безопаснее, чем здесь, в легионах.
– Забавно, – промолвил Феликс и кивнул в сторону Максимия. – Он говорит то же самое.
– Правда? – пробормотал Катон. – Как раз преторианцы-то всегда были в выигрышном положении: не припоминаю, чтобы на них обрушивались гонения, если не считать Сеяна с его приспешниками.
– А ты что, был там тогда?
Глаза Феликса вспыхнули.
– Это и правда было так страшно, как рассказывают?
– Хуже – о таком не знаешь, как и рассказать.
При воспоминании о событиях, связанных с падением Сеяна, лицо Катона помрачнело.
– Людей убивали сотнями… сотнями, даже малых детей… Некоторые играли со мной, когда посещали дворец. Преторианцы хватали их и закалывали. Для большинства из них такой вид сражения наиболее привычен.
Мрачный тон друга заставил Макрона нахмуриться.
– Давай судить по справедливости, – промолвил он, указывая кивком в сторону командира когорты. – Его ведь тогда там не было, верно?
– Не было. Во всяком случае, я не видел.
– А под Камулодунумом преторианцы сражались бок о бок с нами и неплохо себя показали. А бой был кровавый.
– Да. Ты прав. Это я погорячился, нельзя так обобщать.
– Слушай, – тихо произнес Туллий, – а ведь Максимий вполне мог знать твоего отца. Спроси его как-нибудь, улучив минутку. У вас может найтись что-то общее.
Катон пожал плечами. Он сильно сомневался в том, что у него может быть хоть что-то общее с Максимием. Пренебрежительное отношение командира когорты к молодому центуриону стало для него очевидным после нескольких дней службы. Но еще обиднее было то, что и остальные центурионы когорты, кроме, конечно, Макрона, могли разделять это отношение.
Из редеющей тьмы раздалась команда «смирно», и Катон узнал голос Фигула. Послышался похожий на отдаленный гром топот подбитых железными гвоздями сапог. Максимий отошел от жаровни и присоединился к своим командирам.
– Это, должно быть, легат. Становись!
Он выступил на два шага вперед и вытянулся в струнку. Остальные центурионы, стоявшие в шеренге позади него, подровнялись и выпрямились, расправив плечи, подняв подбородки, вытянув руки по швам. Все замерло: только лошади продолжали фыркать и переступать копытами. Топот сапог стал громче, и спустя несколько мгновений у ворот в багровом свете жаровен появился сопровождаемый группой приближенных сам легат Веспасиан. Остановившись, он ответил на приветствие центурионов.