– Когорта, стой! – проревел приказ Максимий. – Развернуться в боевой строй!
В то время как пять центурий неспешно перестраивались из походной колонны в боевую позицию, бритты, которых отделяло от римлян не более пары сотен шагов, формировали плотный клин спиной к широкому руслу реки. При этом они с силой ударяли оружием о щиты, издавали воинственные кличи и громко на все лады поносили противника, приводя себя таким образом в боевое неистовство, что могло произвести впечатление на неподготовленного противника. Но большинству легионеров за последний год уже не раз довелось столкнуться с подобной тактикой, и хотя весь шум действовал на нервы, опытные римляне привыкли к этому племенному обычаю и называли его не иначе, как «кельтской шумихой». Однако новичков «шумиха» равнодушными не оставляла.
Катон медленно прохаживался перед строем своих бойцов. Шестая центурия располагалась на левом фланге римского строя. Заметив на лицах некоторых особенно молодых бойцов признаки неуверенности, если не страха, он решил, что их необходимо отвлечь. Молодой центурион остановился и повернулся спиной к неприятелю.
– Я бы не стал беспокоиться из-за этой шайки, – заявил он. Вернее, выкрикнул, иначе ему не удалось бы перекрыть боевые кличи варваров. – Когда они бросятся на нас, только и потребуется, что держать строй, сомкнув щиты, и разить их из-за щитов мечами – укол в шесть дюймов. Это их быстро отрезвит. Большинству из вас уже доводилось сталкиваться с варварами, и вы знаете, что, хоть они и храбры, правильного строя им не прорвать. Ну а остальные вскоре сами убедятся, что бояться их нечего.
Катон ухмыльнулся.
– Уж вы мне поверьте, я ведь центурион и знаю, что говорю.
Некоторые легионеры рассмеялись, и Катон с удовлетворением ощутил, что ему в какой-то мере удалось разрядить нервное напряжение.
– Ты это им скажи, парень, – послышался голос из задних рядов.
– Кто это сказал? – взревел, резко развернувшись, Фигул. – У кого тут, на хрен, язык без костей? – И он двинулся сквозь строй, изрыгая угрозы.
– Оптион! – окликнул его Катон. – Вернись на место.
– Есть, командир! – отчеканил Фигул, но перед тем, как занять свое место в плотном, составленном из щитов строю, рядом со знаменосцем центурии, суровым взглядом обвел рядовых бойцов.
Катон мимолетно встретился с ним взглядом и слегка кивнул в знак одобрения: резкое вмешательство оптиона в корне пресекло попытку нарушения дисциплины. Ну что же, если кому-то не по нраву, чтобы его приободрил центурион, пусть дожидается атаки молча, что нервирует куда больше.
К счастью, терпение и выдержка никак не относились к числу кельтских воинских доблестей, так что ждать пришлось не так уж долго – раздался оглушительный рев, и толпа варваров устремилась через открытое пространство на сплошную, застывшую в неподвижности стену красных римских щитов, над кромками которых сверкали на солнце полированные шлемы. Катон медленно развернулся лицом к противнику, острым взглядом отмечая выбеленные известью волосы, татуировки на лицах, спиральные узоры на обнаженных торсах и блеск солнечных лучей на мечах и шлемах. Варвары потрясали копьями, истошно вопили, и лица их были искажены безумной яростью и жаждой убийства. То было воистину кошмарное зрелище.
Признаться, в первое мгновение Катона охватил ужас, и ему пришлось подавить внезапно возникший порыв бросить все и пуститься наутек. Однако страх опозориться перед лицом своих солдат оказался куда сильнее. Он помог юноше совладать с собой, и паника схлынула, уступив место затронувшей каждый мускул и нерв холодной, напряженной пульсации, связанной с готовностью к неизбежному, необходимости убивать, чтобы остаться в живых. Испытывая себя, молодой центурион задержался перед строем чуть дольше, чем требовалось, и лишь когда ревущая орда подкатила совсем близко к римской линии, отступил и занял место в строю своей центурии.