— Докладывай! — сказал Шеф, и непривычно официальный, суховатый тон выдал его беспокойство.
Афанасьич расстегнул пальто и простецким жестом вытащил из кармана сверкающее чудо.
— Докладываю, — сказал он и, широко размахнувшись, положил драгоценность на зеленое сукно письменного стола.
Шеф посмотрел, зажмурился и двумя пальцами прижал заслезившиеся глаза.
— Да... — произнес он тихо, — умели в старину делать вещи...
Можно было подумать, что вся операция была затеяна, чтобы убедиться в мастерстве старых ювелиров. Шеф потрогал драгоценность, но в руки не взял.
— Ты чего в пальто? — обернулся он к Афанасьичу. — Небось не в забегаловке.
Афанасьич послушно снял пальто и шляпу.
— Да брось на кресло, — сказал Шеф и пошел к этажерке с книгами.
Основная библиотека Шефа: философские труды, собрания сочинений классиков русской и зарубежной литературы, книги по искусству и литературные произведения его Друга хранились в больших, тяжелых, наглухо закрытых шкафах красного дерева с бронзовой отделкой, а эта красивая этажерочка приютила литературу особого назначения. Шеф достал пухлый том в сафьяновом переплете и вынул из него квадратную бутылку, в другом томе оказались высокие серебряные рюмки. Шеф налил всклень и протянул рюмку Афанасьичу.
— Держи!
По напряженности руки и слишком сосредоточенному взгляду Афанасьич понял, что волнение еще не оставило Шефа. Неужто он до сих пор не постиг, что у Афанасьича проколов не бывает? Афанасьич мягкой рукой взял за донце налитую выше края рюмку, жидкость держалась поверхностным натяжением, приблизил губы и втянул коричневый колпачок.
— С праздником, — сказал Шеф. — Будь здоров!
Оба выпили, и Афанасьич опрокинул рюмку над лысиной, показав, что в ней не осталось ни капли. От второй рюмки Афанасьич отказался.
— Нельзя. Хочу еще в клуб заглянуть.
— Ну и что? В такой день не грех.
— Какой пример я дам молодежи? Надрался, скажут, старый пес.
— Голубь бы! — Шеф глядел умиленно. — По тебе вообще не видно, пил ты или нет. Полрюмочки!..
Они выпили Афанасьич споловинил, Шеф взял целую. И сразу почувствовалось, что его отпустило. Он убрал бутылки и рюмки и присел на краешек письменного стола.
— Думал ли ты, Афанасьич, сколько ценностей ушло и до сих пор уходит из нашей страны?
— Много, поди.
— Очень много. Ужасно много. Непростительно много! Ты знаешь мою супругу. И знаешь, какой она культуры человек. Ведь все она. — Он обвел рукой вокруг себя. — Я-то технарь, винтики-шпунтики, сопроматы и рейсшины. Потом уже, как с людьми стал работать, добрал маленько. Но рядом с Мамочкой — пентюх. А ведь она тоже институт культуры не кончала. Но знаешь, это дело такое... врожденное. Вот и про эту цацку, — он уже приручил драгоценность и свободно касался пальцами, — Мамочка разузнала. Ее разведка работает получше моей. И кабы не она, уплыло бы народное достояние на Запад. Ты не знаешь, Афанасьич, как нас обобрали капиталисты, пользуясь бедностью молодого Советского государства. У Хозяина-то не было иного выхода...