Зоя налила в стаканы чай. И все же, размышляла она, даже если это и всего лишь короткая встреча, американец вернул ее к жизни. И вот этим-то и стоит поделиться с сестрами. Эта новость заслуживает того, чтобы о ней рассказать. Иван навсегда останется в ее сердце, но теперь она все начнет заново.
Они сидели за круглым столом, пили чай, и Зоя как бы между прочим заметила:
— Я сегодня познакомилась с одним очень интересным американским офицером. Он попросил мой телефон.
— И ты дала? — Глаза Александры сузились.
Мария, не сдержав волнения, рассмеялась:
— Какой он? Я слыхала, все они высоченные и тощие. Он такой же?
— Не очень высокий и я бы не сказала, что тощий. Но хорошо сложен.
Александра схватила Зою за запястье:
— Я спрашиваю, ты дала ему номер своего телефона?
— Конечно. Я же сказала, что он мне очень понравился.
— Идиотка!
Не надо было им рассказывать, подумала Зоя. А теперь счастье ушло из этой комнаты Она ведь сделала это, чтобы они снова могли посмеяться все вместе, как когда-то до войны.
Она посмотрела на Марию, уставившуюся в стакан с чаем; сестра вся сжалась, стараясь сдержаться, подавить любопытство. Бедняжка Мария, подумала Зоя, до чего же она похожа на меня! Ей тоже хочется видеть жизнь с радостной стороны. Только Александра относится к жизни излишне серьезно, воспринимая ее лишь как неустанную кару. Нынешняя жизнь и без того тяжела, куда уж тут придумывать новые сложности!
— Если он позвонит, ты встретишься с ним? — спросила Александра.
Зоя посмотрела сестре прямо в глаза:
— Конечно. Почему бы нет?
Александра наклонилась вперед:
— Я объясню тебе почему. Для этого мне понадобится только одно слово: папа.
— При чем здесь папа?
— Папа спросил у немца адрес врача, и этот вопрос стоил ему жизни.
Зоя понимала, что в словах сестры есть доля правды, но не хотела с ней соглашаться. Согласиться означало вернуться в унылый мир, в котором она жила до сегодняшнего вечера.
— Ты забываешь, Александра, что американцы — наши союзники. И если он позвонит и попросит о встрече, а я соглашусь, то ведь я пойду на свидание не с врагом.
— Кто сейчас знает наверняка, кто враг, а кто нет? Разве немец был нашим врагом, когда папа попросил у него адрес врача? Мы тогда даже и не воевали с немцами. Твоему американцу нечего бояться. Проиграешь только ты. Подумай обо всем как следует, Зоечка. Это тебе не кино.
Только бы Александра замолчала. У нее еще будет время хорошенько обо всем подумать, прежде чем он позвонит.
— Что они мне могут сделать? — возразила Зоя. Она подняла руку, предупреждая ответ сестры. — Я не какая-нибудь деревенская девчонка. Да, я твоя младшая сестра, но за стенами этого дома я Зоя Федорова, а это что-нибудь да значит. Люди любят меня. Никто не посмеет меня тронуть.
Помолчав немного, Александра выдохнула:
— Надеюсь.
Три сестры в молчании допили чай. Под конец Зоя сказала:
— Так или иначе, а беспокоиться не о чем. У этого великолепного романа есть одна большая проблема: мы с моим американцем почти не понимаем друг друга.
Джек Тэйт сидел на диване лицом к Красной площади и докуривал последнюю перед сном сигарету. При всей усталости он был уверен, что не заснет. Прошедший вечер разбередил ему душу. Как умудрилась эта маленькая блондинка так быстро войти в его жизнь? Он уже довольно давно не был близок с женщиной. Может, поэтому? Но нет, вряд ли. В конце концов, он же не какой-нибудь сексуально озабоченный юнец. И уж, конечно, не потому, что эта Зоя сказала что-нибудь особенное. Черт возьми, да они с трудом понимали друг друга.
Нет, за всем этим кроется что-то совсем другое, более сильное, чем физическое влечение или желание, и отнюдь не восхищение ее умом — как ему судить, умна она или нет, если они и говорить-то друг с другом не могут? Дело в том, что она лучилась теплом, которое с того самого момента, как он увидел ее, постепенно завладевало им. Он даже самому себе не мог объяснить, что произошло, ибо еще ни одной женщине никогда не удавалось привести его в такое волнение.
Он жаждет встречи с ней, но имеет ли на это право? Он никогда никому в этом не признается, но испытывает что-то похожее на страх — легкое, едва уловимое ощущение страха. Долгие годы морской жизни и жесткие требования, которые она предъявляет к человеку, почти начисто вытравили из него все эмоции, и он вовсе не был уверен, что может или хочет вернуть их. Но одно он знал точно: эти несколько минут, проведенные с ней, воскресили в его памяти времена, когда его слух улавливал далекий шум девятого вала задолго до того, как он обрушивался на берег.