— Боже мой, — прошептала она жалостливо и снова сжала его ладони. Руки у нее были сильными и покрыты мозолями.
— До городского дома Лядовых я добрался в три четверти часа и молился о том, чтобы он не оказался закрыт, вы же всегда в столице жили только наездами. Но, по счастью, там горели огни. Я крикнул сторожу, что везу внучку атамана, и тот бросился открывать ворота без всяких вопросов. Меня споро провели в дом, и я передал тебя на руки Василию Петровичу. На мое счастье, ты еще дышала. А вот твой отец… молодой, горячий щенок, набросился на меня с вопросами о Катеньке. Я сказал ему правду, и он схватился за оружие.
Лядова вскрикнула с таким испугом, будто живой и невредимый Гранин не сидел сейчас прямо перед ней.
— Твоего отца оттащили от меня, и один из вояк проворно вывел меня на улицу. «Уважаемый лекарь, — сказал он, — вы возвращайтесь пока домой, а после мы пришлем вашу награду. Пока же вам лучше молодому атаману на глаза не попадаться. Сами понимаете, смерть нашей Катеньки — такой страшный удар».
— Так и сказал — нашей Катеньки? Ох, папе мне придется многое объяснить!
— Домой я возвращался, не помня себя от страха, — ведь я оставил там двоих маленьких сыновей и жену. Но не успел я отъехать от Лядовых, как мне преградили дорогу гвардейцы канцлера. Я был доставлен в Грозовую башню, прямиком к обозленному канцлеру, и его цыган, Драго Ружа, в ту ночь и запер меня в этой лечебнице.
— На двадцать два года? — Лядова всхлипнула, и по ее щекам заструились обильные слезы. — О, мой дорогой лекарь, какой страшной оказалась расплата за мою жизнь! Да как же это так вышло, милый мой… Я обязательно вас спасу, вот увидите. Пойду прямиком к канцлеру и потребую… или даже в ноги брошусь, мне не жалко. Или буду угрожать оружием…
— Не стоит, — засмеялся Гранин, впечатленный ее решимостью, — душа моя, мне некуда и незачем отсюда идти.
— А ваша семья? Они знают, что с вами?
— Я несколько раз просил моих пациентов передать весточку или узнать, как они там, но на месте моего дома теперь городская лечебница имени Катерины Краузе. Я верю, что канцлер просто выкупил наш дом у моей семьи, ведь после моей пропажи они нуждались в деньгах. И теперь с ними все хорошо, однако для них я пропал без вести.
— Сколько напастей я вам принесла, — огорченно произнесла Лядова, по-детски утирая слезы с щек. — Сколько бед! А вы ведь всего-то спасли ребенка, а не совершили страшное душегубство!
— Ну что ты, — Гранин даже растерялся от такого горячего сочувствия. Сам-то он давно примирился со своей участью, и если первые десять лет заточения потратил на планы побегов, то теперь уже и вовсе не пытался преодолеть невидимый барьер, за который не пускала его печать канцлера.
— Вот увидите, я все обязательно поправлю, — пообещала Лядова, сползая вниз по подушкам, — все поправлю!
Гранин гладил ее по волосам, пока она не заснула.
Утром Саша с новой силой из-за всех огорчилась: из-за несчастной молодой мамы и отца, который сильно горевал тогда, и из-за изломанной судьбы лекаря.
Однако сам лекарь выглядел задумчивым и спокойным, будто его совершенно не беспокоила та несправедливость, которая с ним случилась.
Он объявил, что Саше можно вставать и понемногу ходить, и пригласил ее на завтрак с кофием и бисквитами.
— Божественно, — восхитилась Саша, поглощая одно пирожное за другим, — как это вы научились делать такую прелесть?
— У меня много свободного времени, а повар канцлера, Жан-Жак, частенько попадает в мои владения из-за чрезмерного обжорства.
— Снова этот канцлер, — досадливо поморщилась Саша, однако аппетита не лишилась. — Если бы я умела колдовать, то всенепременно превратила бы его в гадюку. Признавайтесь же, милый лекарь, вы напекли бисквитов, чтобы меня утешить? Или вы так каждый день завтракаете, пока больные лежат по постелям и пьют суп из травы?
— Я намерен баловать тебя весь день, — с улыбкой подтвердил ее догадку лекарь, — все-таки такая охапка новостей кого угодно выведет из душевного равновесия.
— Мое душевное равновесие устойчиво, как глухой жеребец Ветер под обстрелом, — сообщила Саша. — Когда я расскажу Семеновичу, какой вкуснятиной меня тут кормили, то он будет дуться весь день! Это наш повар, совершенно бездарный, надо сказать, но когда-то он спас папину любимую псину, и с тех пор мы едим пересоленные каши и подгоревшие пироги. В куриных супах у нас чешуя, а в ухе… лучше не думать, что плавает в нашей ухе, а то всенепременно получите несварение. В детстве я мечтала выйти за Семеновича замуж, потому что у него только один глаз, и мне казалось, что это прямо-таки удивительно. Но папа сказал, что никакого замужества, никогда, иначе он отправит меня на необитаемый остров. Он, наверное, из-за мамы так сказал, да? Чтобы я не умерла тоже при родах? Но ведь мама и замуж-то не выходила, так что я все равно собираюсь умереть старой девой, — и, выдав эту тираду, Саша выдохнула. Лекарь выглядел несколько ошалелым, и это было смешно.