Гранин отступил назад, не желая мешать им.
Но и убираться с глаз долой не спешил.
Ни за что теперь не уберется.
— И что? — Александр Васильевич взял из рук вернувшейся Саши Александровны рюмку, намахнул, налил себе еще и снова выпил. — Ох, дочь моя, за грехи ты мне послана!
Тут двери распахнулись, и внутрь влетела раскрасневшаяся Ани. Модистка, видимо, возвращалась с прогулки и пропустила все веселье.
Влетела — и остановилась с разбегу, увидев Александра Васильевича.
Тот узнал ее мгновенно.
— Дочь швеи, — выдохнул он изумленно. — Моя письмоносица! Здесь?
У Саши Александровны с грохотом опрокинулся поднос, брызнули осколки.
— Я встретила Ани случайно, — пролепетала она. — Она скиталась… А здесь так много места, и нам нужно так много платьев… Папочка! — и она бросилась ему на шею, захлебываясь быстрыми словами: — Давно знаю и про маму, и про канцлера, и про смерть ее! Не знала, как и подступиться к тебе…
Александр Васильевич обнял ее, однако не сводил с Ани глаз. Он будто постарел одним махом, осунулся, покрылся скорбью.
— Сколько воспоминаний, — прошептал он отрешенно, — господи, столько лет! А больно… все еще больно.
Тут он высвободился из рук Саши Александровны и пошел в дальние комнаты, ни на кого не глядя.
Ани расплакалась.
— Выгонит теперь, — прошептала она горько, — чтобы не бередила душу…
— Ничего и не выгонит, — Саша Александровна утерла щеки и задрала нос. — Как это выгонит? Разве я дам?
— Вернусь-как я к своему чаю, — решил Василий Никифорович, — лекарь, ступай со мной. Выглядишь, как Сашка после ночи кутежа.
Изабелла Наумовна нежданно ожила:
— Ничего не поняла! Ани, откуда вы знакомы с Александром Васильевичем? Отчего он так огорчился?..
Саша Александровна уединилась с отцом до самого ужина. Время от времени Марфа Марьяновна, умевшая порой быть неслышимой, подкрадывалась к дверям и подслушивала.
— Все о матери говорят, — прошептала она как-то. — Катя то, Катя это. Катя! — повторила она задумчиво и ушла к Андре.
Старый атаман, принявший уже немало наливки и совершенно подобревший, посмотрел ей вслед. Сказал, понизив голос:
— Ох, и хороша была Марфушка в молодости, да моя Варвара всех краше… Я не спрашиваю тебя, лекарь, отчего Карлуша вдруг помер и куда колдун подевался, но знай: я тебе за то благодарен. Главное, Саша цела, мне более ничего и не нужно.
— Позволит ли Александр Васильевич свадьбу? — спросил Гранин, не желая вспоминать о том, как фонтаном била кровь из горла Драго Ружа.
Эту кровь он будет отмаливать до смерти.
— Сам же говоришь — порода, — хмыкнул Василий Никифорович, — поорем и остынем. А неволить девку не станем. Давно ли архиереи требовали уплату с родителей каждой бабы, которая после немилого венчания в озеро с головой… Саша наша на всякое способна, и сын мой знает это. Поупирается и смирится. А ты, лекарь, нищий да блаженный, простодушный да бестолковый, не старик, не молодой, никчемыка, конечно. Полки тебе наши не возглавить, характером не вышел. Если бы я искал Саше мужа, то нипочем бы на тебе не остановился. Но Лядовы все упрямцы. Сын мой всю жизнь хранит память одной-единственной женщине, и дочь его такая же. Так что между тем, чтобы отказать никчемыке, и внуками — я выбираю внуков.
Гранин лишь улыбнулся в ответ, ничуть не огорченный столь нелестной оценкой.
На ужин в тот день собралось непривычно много народу.
Изабелла Наумовна казалась еще более нервной, чем обычно, Ани — испуганной.
Александр Васильевич и Саша Александровна вышли из конторки с красными глазами и совершенно примирившимися.
Гранин легко мог представить себе их долгий разговор, полный горьких воспоминаний атамана и сожалений его дочери. О девочке, которая умерла так обидно, так рано, что не успела стать ни женою, ни матерью. Только возлюбленной.
Катенька Краузе, какой ее помнил Гранин, даже перед самой смертью была преисполнена светом. И молодой Лядов прожил более двадцати лет, сохраняя внутри себя этот свет. А несчастный пленник, превратившийся в черного колдуна Драго Ружа, — остался благодарным этой девочке до самого конца.
— Ну-с, — Александр Васильевич обвел воспаленным взглядом собравшихся, быстро отвернулся от Гранина, будто видеть его не желал, и остановился на Ани.
Бедняжка вздрогнула и съежилась.
Однако Лядов заговорил с необычайной ласковостью:
— Что же, моя маленькая посланница, с нашей прошлой встречи вы, кажется, изрядно настрадались? Мне жаль, что я невольно стал одной из причин, изгнавших вас из столицы. И я рад, что моя Саша приютила вас в нашем доме.