— Найду, — пообещала она и тихо улыбнулась, когда Бисквит осторожно принял морковку.
Или нет: канцлер не заточил бы ее в подземелье, а оставил бы при себе. И росла бы она нелюбимой сироткой, всеми гонимой.
Вот от каких бед спас ее лекарь, а теперь исчез, как в воду канул, где теперь его искать? Хоть бы записочку прислал, написал бы, как ему на свободе.
Бисквит вдруг сердито попятился и замотал головой, будто черта увидел.
— Смурная ты сегодня, Саша Александровна, — вздохнул конюх, — разве ж можно к лошадям в таком настроении! Лошадь, она все чувствует.
И он выставил ее вон, ладно хоть морковкой поделился.
Саша шла по скользкой льдистой дорожке, грызла морковку и очень жалела, что не может отплатить лекарю добром за добро. Вот бы он попал в беду, а она, героически сверкая шпагой, спасла бы его от разбойников.
Совсем замечтавшись, Саша оскользнулась на луже и пребольно плюхнулась прямо на фижмы.
Спустя несколько дней управляющий появился так же незаметно, как и исчез. Саша тащила сверху коробку своих оловянных солдатиков, которых обязательно нужно было забрать с собой в деревню, когда увидела, как Груня бочком-бочком направляется в сторону кабинета с подносом в руках. Отца дома не было, он с утра расфуфырился необыкновенно и поехал во дворец, твердо намереваясь добиться наконец аудиенции у императрицы, которая увиливала от встречи вот уже второй месяц. Эти прятки носили ритуальный характер: отец будет требовать средств на фураж и амуницию, а государыня жаловаться на расходы и свою несчастную жизнь. Поскольку каждый год происходило одно и то же, отец предусмотрительно вдвое увеличивал нужную ему сумму, а императрица вдвое ее уменьшала, торгуясь с азартом рыночного горшечника.
— Груня, — позвала Саша, поставив на ступеньки коробку, — и куда это ты собралась?
— Так Михаилу Алексеевичу чай несу, — зарделась та.
— А вот я сама и отнесу, — решила Саша, забирая поднос, — а ты коробку тащи к остальной поклаже. Ох, Груня, Груня, и не стыдно тебе, все же вдовец.
— Ну и что вдовец, — упрямо возразила служанка, — вдовцы-то самые заботливые.
— Ступай же, — рассмеялась Саша и вошла в конторку.
Управляющий едва не носом зарылся в гроссбухи и реестры, при этом хмурился так, будто ничегошеньки в этом не понимал. Увидев Сашу в дверях, он явно растерялся.
И она снова подумала о том, какие печальные, уставшие у него глаза.
— Что же это вы? — спросил Михаил Алексеевич, поспешно забирая у нее поднос. — У Груни на побегушках?
Саша только отмахнулась и села напротив, небрежно стряхнув со стула какие-то документы:
— Значит, все-таки съездили?
— Съездил, — согласился он. — Александра Александра, я вам каталоги привез — ткани для штор и обивки диванов, шпалеры… В целом усадьба в хорошем состоянии. Ее протопили, высушили все перины, отмыли и выстирали…
— Да бог с ней, — перебила его Саша, — что конюшни?
— Конюшни? — он рассеянно потер лоб. — Конюшни я не проверял.
— Да чтоб вас, — вспылила она, — что за дело мне до портьер! Не станете же вы, подобно отцу, относиться ко мне как к ребенку.
На его лице мелькнула улыбка, будто она сказала что-то смешное. Михаил Алексеевич смотрел на нее с такой терпеливой добротой, будто Саша ему во внучки годилась, и это обескураживало. Смутившись, она схватила со стола верхнюю книгу из целой стопки и ойкнула.
— Военно-конская перепись, — прочитала изумленно и взялась за другой том, — конские породы, отечественное коневодство, справочник коневого лекаря, искусство врачевания животных… Что это, Михаил Алексеевич?
— Готовлюсь к отъезду, — ответил он с прежней улыбкой.
И Саше немедленно захотелось его расцеловать, но она строго напомнила себе, что нельзя вот так запросто пугать управляющего, который, похоже, действительно собрался выучить о лошадях все.
— И чирий вы Гришке свели, — припомнила она, мигом подобрев, — где такому выучились только.
— По книжкам, — признался он простодушно. — Я, Александра Александровна, в некотором роде книжный червь.
— И охота вам глаза портить…
— Саша! Сашка! Немедленно ступай сюда! — раздался громкий и взволнованный голос отца. — Да где ты?
— Батюшки, — она даже подпрыгнула от удивления. — Денег, что ли, дали, сколько просил? Я здесь, — закричала Саша так громко, что Михаил Алексеевич вздрогнул и посмотрел на нее укоризненно.
Отец ввалился в комнату — покрасневший с холода, распахнутый, явно довольный. Подхватил Сашу вместе со стулом — она взвизгнула, засмеялась, вцепилась в его плечи, — покружил, поставил на место и погладил по растрепавшимся волосам.