Михаил Алексеевич нашелся в конторке. Обложившись доходными тетрадями Мелехова, он увлеченно делал пометки и крикнул, не поднимая головы:
— Груня, мне ничего не нужно!
— Как удачно, что я с пустыми руками.
— Саша Александровна, — воскликнул Михаил Алексеевич увлеченно, — оказывается, если поля с горохом и капустой менять ежегодно местами, то урожай будет лучше!
От удивления Саша рассмеялась — она и не думала прежде, что горох с капустой могут оказать такое влияние на человека. Глаза у скорбного вдовца оживленно блестели, щеки порозовели.
— А вы, я смотрю, совсем освоились, — оглядываясь по сторонам, заметила Саша.
Безделушки и статуэтки исчезли, как и гравюры на стенах, и шелковые подушки. Флигель вернулся в изначальное состояние — простое дерево, деревенские пестрые половики, жизнерадостные вышитые занавески на небольших оконцах.
Саша прошла по передней, заглянула за огромную, заново побеленную печь со множеством печурок — крохотная кухонька сияла чистотой. Вся утварь была натерта до зеркального блеска, напомнив владения старика лекаря. А связки трав, тянущиеся по нитке от печи к окну, лишь усугубили это впечатление.
— Откуда? — задалась Саша вопросом, невесомо прикасаясь к сухому зверобою и мяте.
— От ведьмы, — откликнулся Михаил Алексеевич, покинувший конторку и теперь подпиравший дверной косяк плечом. — Для чая.
Плечи у него были саженные.
— Михаил Алексеевич, — лукаво спросила Саша, — вы опять на свидание бегали с окороком за пазухой? А ведь доктор велел лежать!
— Я не бегал, а степенно ползал. Со всем уважением к рекомендациям доктора. Вот, получите.
Он подошел к богатому буфету, украшенному резными узорами и со множеством крошечных секретов, выдвинул один из них и достал оттуда небольшую фаянсовую банку.
Саша с интересом приняла этот странный дар, открыла крышку и принюхалась к свежему легкому запаху полевых трав. Это была мазь, светлая, с зеленцой, густоты пчелиного воска.
— Что же это?
— Морок, — ответил Михаил Алексеевич весело. Он стоял совсем рядом, и Саша опять поймала себя на неловкости от такой близости, но отодвигаться ей показалось грубым и нарочитым. — Когда снова заявится граф Плахов, нанесите мазь на лицо, и оно на короткое время станет на диво безобразным.
Саша хлопнула ресницами, соображая, что же именно сейчас услышала. А потом до краев преисполнилась жгучей обидой:
— Так вот каким манером, Михаил Алексеевич, вы намерены незваных гостей от меня гонять! А я уж размечталась, что вы кочергой его отметелите!
— Я не могу кочергой, — ответил он едва не испуганно. — Зарок дал, Саша Александровна, не причинять никому вреда.
— Вот уж сомневаюсь, — она сжала банку в кулачке, — что получится укротить мое тщеславие. Да и кто решится обезобразить себя?
Михаил Алексеевич кротко улыбнулся, взял Сашу за руку и осторожно разжал кулачок. Она охнула, сообразив, что он задумал. Отступила назад, поднеся ладонь к округлившемуся рту, но перечить не стала. Любопытство жадным огоньком занялось от пяток и быстро поглотило всю Сашу.
Он зачерпнул мазь самыми кончиками длинных пальцев, преспокойно начал втирать в свою бледную кожу. Саша спросила себя, в каком же подполе этот человек провел целое лето, ведь казалось, будто на него не попало ни одного луча солнца.
И тут щеки Михаила Алексеевича округлились, подбородок, наоборот, стал короче. Нос-картошка еще более подался вширь, а глаза уменьшились.
И вот — Саша уже изумленно взирала на пухлую физиономию, отдаленно напоминающую ехидного поросенка.
Михаил Алексеевич развел руками, будто приглашая полюбоваться собой, покрутился на месте, поклонился и снова выпрямился, довольно ухмыляясь.
Обомлев, Саша попятилась, наткнулась на диван и упала на него, помахала на себя обеими ладошками.
— И вот такое, — произнесла слабым голосом, — вы предлагаете мне с собой сотворить? Воля ваша, Михаил Алексеевич, но накось выкусите!
Услышь подобное Изабелла Наумовна — и Саша немедленно получила бы по губам. Но Михаила Алексеевича взволновало не Сашино дурное воспитание.
— Простите, — в знакомом мягком голосе послышались виновато-сконфуженные нотки, — я плохо подумал. Забыл, что молодости свойственно стремиться к прекрасному.
— Рассуждаете как старик, — не в первый раз заметила Саша. — Вы уверены, что это сойдет и нам не придется изо дня в день любоваться на такую, простите, рожу?