Они торопились. На привалах не жгли костры, старались не шуметь, а если дорога заводила в лес, лица людей становились особенно напряженными. Они явно чего-то боялись, боялись так, что даже не говорили вслух об этом. Но незримая опасность присутствовала рядом постоянно.
- Эта дорога опасна. Нам нельзя идти по ней!
- Мы не пойдем так, как ты говоришь, госпожа. Мы не свернем в лес. Никто не согласится на это!
- Но почему?
- Ты знаешь.
Да, она знала. Она чувствовала Это острее и ярче, чем остальные. Оно... оно было тут. Оно не позволяло приблизиться к себе, и в то же время манило, как может только манить и очаровывать тайное извращенное наслаждение. Оно таило угрозу и было запретным. Всякий, кто нарушит его покой, будет наказан. И, в то же время, невозможно пройти мимо, не попытавшись познать Его. Оно опасно, но не более, чем обычный человеческий мир. А впереди Тиа чувствовала смерть. Близкую и простую, пахнущую горячим железом и потом.
Предмет спора - развилка на дороге - лежала под колесами передней телеги.
- Нам нельзя туда. Там... впереди засада. Вы все умрете.
- У нас есть оружие, мы отобьемся. Но мы не пойдем так, как ты хочешь. Ты можешь не идти с нами.
«Я пойду. Может быть...... если...» - запах смерти коснулся ноздрей, темная пелена на миг заслонила от нее лицо ведущего. Запах пота, взъерошенные волосы и родинка на щеке...
- Я не пойду с вами.
Запах смерти и пелена, заслонившая мир - это пыль помешала дышать и видеть. Только пыль.
Пыль на губах. Каково это - вкус предательства?
Ты не могла их спасти. Но ты могла умереть с ними. И заплатить этим за миг единства и сопричастности. За свою непохожесть, за все те годы, которые ты отличалась от них.
Ты сама отказала себе в этом. И не удивляйся своему одиночеству.
Их ждет тьма. И такая же тьма ожидает тебя. Ты будешь одна в ней.
Деревья высохнут на твоем пути, пожухнет трава, а ручьи станут ядовитыми. Камни выстелют твой путь. Будет темно, но тебе и не нужно ничего видеть - тебе не на кого смотреть, ничьи глаза не примут твой взгляд. Горек воздух, а ветер не приносит облегчения. Пустынной кажется земля, словно выгоревшей.
Травы не растут здесь. Лишь толстые корни полумертвых, оцепеневших деревьев стремятся выползти на поверхность, словно для того, чтоб в последний раз схватить глоток воздуха перед тем, как наступит тьма. Нет ни тонких, слабых веточек, поросших нежными листьями, ни колючих зарослей. Земля черна, суха и бесплодна, и так же черны стволы, беспорядочно заслоняющие путь. Их тяжелые кроны не пропускают свет - где-то там, высоко, они сплелись, сцепились накрепко, навечно. Темно - это их кроны не пропускают свет, или уже наступила ночь? И какая по счету?
Тяжелые капли дождя больно бьют по телу. Темно, лишь за спиной скользят маленькие огни. Кто-то касается ног, и его легкое прикосновение сдирает кожу. Но твари, чьи глаза следят за мной, не тронут меня. Не посмеют. Кровь моя стала бы им поперек горла - кровь предательницы. Темно, но впереди я вижу свет. Почти призрачный, странный. И я погружаюсь в него, пью его, слушаю его, как мелодию. Свет из окна... и я захожу в этот дом.
Дом был самым удивительным, что встретилось в ее жизни, и она бы удивлялась, если бы сохранила такую способность. Но никто, попав в него, не оставался таким, как раньше.
Дом был пуст. Неисчислимое количество его комнат никак не могло вместиться в маленькую избушку, какой он выглядел снаружи. И никогда нельзя было быть уверенным в точном расположении этих комнат. Время текло в нем иначе, чем снаружи. Иногда в окно можно было увидеть падающий снег, тающий снег и веселые ручьи, иногда пели птицы, и цвела ветка рябины, той, что очень любила стучать по ночам в стену ее комнаты. Дом был пуст. Его населяли призраки.
Иногда Тиа слышала смех и чьи-то голоса. Странные, приглушенные крики, обрывки разговоров, но слов не понять, иногда это был горький, безутешный плач. В такие ночи она долго сидела на кровати, бездумно глядя на огромный круг луны в окне. Она подчинялась чужому горю.
Утром, спустившись вниз, она находила следы чьего-то пребывания - недоеденную пищу, обрывки грязной одежды, свечи, шерсть, пятна крови. Но больше ничего не говорило о присутствии других людей, да это и не волновало ее. Ничто не имело значения. Ничего не существовало. Мир вокруг был не очень реальным, как если бы она видела его отражение в луже в ветреный день. Тонкая пелена отделяла ее от всего остального - тонкая, но прочная. Она не думала о проведенном здесь времени, не видела стен, не интересовалась, откуда берется пища, которую она ест. Дни проходили легко, словно их и не было.