А потом наступала ночь, и снова чьи-то голоса шептали: “Сестра! Проснись, сестра!” И она просыпалась.
Прикосновение к дереву босых ног, лунный свет на темном полу. Скрипучая лестница, полуоткрытая дверь... как всегда, в этой комнате было пусто. На скамьях и на полу лежали разбросанные вещи, догорали зажженные кем-то свечи. На огромном столе лежала чья-то голова - взлохмаченные волосы, острый нос, родинка на левой щеке. И в тот миг, когда ее руки коснулись его волос, все изменилось.
Хрипло смеялась женщина на другом конце комнаты, пьяно и зло. Двое других продолжали беседу, не обращая на Тиа внимания. Невысокий большеголовый человек смотрел на нее.
-Ну, здравствуй, сестра, - сказал он. - Наконец ты проснулась.
3
“Спи. Девочка, забредшая в мой лес. Это не твои игрушки.
Спи. Ведь ты ничего не понимаешь. Спи, и пусть тебе снятся сны. До тех пор, пока ты не начнешь понимать меня.
Ты принесла сюда смерть. Смерть, которая - почти что освобождение. Ты, созданная, чтобы продолжать жить, несмотря ни на что. И это - единственная точка соприкосновения для нас. Ведь я, как назло, бессмертен”.
- Забудь. Забудь все, что ты знаешь, что любишь и помнишь, и все же ты останешься человеком. Но это не так для нас.
Каждый месяц в полнолуние мы приходим сюда, когда сбрасываем свои шкуры. Не помню уже, чья это была идея. Но уже много лет мы - те, кто остался - приходим. Приводим своих детей, которые почти не люди. Мы... мы тоже - не совсем, но наши предки были людьми. И кое-кто из нас еще помнит свое человеческое детство. До того, как это произошло.
- Расскажи мне об этом!
- А ведь ты помнишь, сестра! Ты не могла забыть, ты должна это помнить!
Темными, мускулистыми руками он притянул к ее лицо к своему.
- Помнишь?
Его запах резок, не похож на человеческий. Его руки и лицо покрыты короткой шерстью. Старые шрамы и свежие царапины на его теле, странные очертания его глаз - больших, темных, безумных.
- Нет.
- Помнишь?
- Нет!
- Помнишь.
- Нет... Да! Я помню. Я была белой птицей, и каждое полнолуние я прилетала сюда, чтобы сбросить перья и вспомнить о том, что я - человек. Мои друзья улыбались мне или плакали, мы любили друг друга. Мы были близки, как бывают близки только смертельно больные люди, которым не досталось будущего. Мы закрывали свои сердца друг от друга, чтобы не показать свою боль. А хуже всего было забвение.
Страсти, о которых не имеют представления люди, владели нами. Нам светили необыкновенные звезды, и мы слышали удивительные песни.
А в полнолуние мы узнавали, что кто-то из нас убит кем-то из нас. И кровь наша лежала вокруг наших губ.
И будет так вечно. Потому что это наказание за самое большое предательство, и оно заслужено нами. Предательство своей человечности.
Так будет.
Но только не для меня.
Нет.
Не для меня.
Я улечу.
- Есть способ. Мы можем это изменить.
- Какой?
- Надо убить колдуна.
“Мой дом огорожен лесами. И это надежнее стен. Никто не посмеет войти в наш маленький странный мир, и никто не обидит моих подданных.
Я виновен.
Трудно было привыкнуть относить эти слова к себе, хотя бы понять их.
Я виновен, потому что я в ответе за них. И их преступление, их вина полностью покрывается моей. И так будет, пока кто-нибудь не найдет сил разорвать круг нашей вины. Нашего преступления и нашей боли”.
- Убей колдуна. Я знаю, ты сможешь. Ты одна.
Голос волка затих. В последние минуты перед превращением он терял свою силу, становясь дрожащим комком. Превращение мучительно, болезненно и грязно. Отвратительна была не столько физическая боль, когда тело меняло свою форму, выворачиваясь почти наизнанку. Болела душа, загоняемая вглубь, вытесняемая инстинктами. Уходила память - по капле. И необыкновенные его огромные прекрасные глаза постепенно теряли мудрость, надежду, добро, смысл. Еще немного, пока зверь не выйдет наружу.
- Уууу-уу-уууубей!
Говорить было больно, он забывал слова. Но снова и снова пытался сказать, пока не наступило безразличие. И вот вытянулись челюсти, поползла густая шерсть, согнулись суставы лап. Еще немного, и зверь встанет, отряхнется, окинет взглядом этот зал, где кроме него лежат, мучаясь болью и безысходностью умирания, другие, и пойдет на охоту. Единственный запрет, известный оборотням - убивать в зале превращений.
Стоны окружали ее. Кто-то рыдал, но большинство лежало тихо, смирившись с судьбой, ожидая молча. Кто-то радовался, предвкушая миг свободы, в темных глазах Тиа видела ликование.
Ненавижу.
“Ненавижу! Ненавижу. Ненавижу эту визжащую толпу. Себя ненавижу! Не могу я. Ну кто я, как... о, боги, что это за испытание? За что это испытание?