Полнолуние одно знало цену молчания.
Когда темные стволы сосен облиты светом, бесконечно высокие, а свет лишь касается поверхности, не принося облегчения, не даря ответов. И звери сбрасывают шкуры.
И он - властелин ожидания, всемогущий и одинокий. Он мог бы вырастить горы, легким движением пальца прочертить линию морских берегов, воздвигнуть непреодолимые стены. Но страх и ненависть лесных тварей служат лучше стен. Он мог бы владеть царствами, повелевая, возвышать и унижать, создавать новые города, покровительствовать наукам для того лишь, чтобы в один прекрасный день уничтожить все сотворенное и начать сначала. Но зачем? Он не мог только умереть.
Жертвоприношение дало ему власть - неограниченную, полную власть не над людьми, к этому он и не стремился, власть над реальностью - единственный вид власти, который чего-либо стоит. Как и за все дары богов, за это пришлось заплатить - он расплатился любовью. И жертва оказалась огромной, ибо он ценил любовь больше всего, чем обладал. Больше жизни, власти, гордости. Но меньше знания. Те, кто стоял у подножия лестницы в миг жертвоприношения, расплатились своей человечностью. Разум, воля, стремление к цели, умение жалеть и прощать было отброшено ими, как ненужное.
Тот, призванный им, остался спать в круге. Он нарушил закон, дав колдуну, но все же человеку, то, что не предназначено людям, и теперь не мог вернуться, не забрав дар обратно. Это стало бы возможным только после смерти колдуна. Но тот, как назло, был теперь бессмертен.
“Я бессмертен. Считать ли это наградой за верную службу или наказанием? Я - как та тварь, что стремилась за солнцем, ослепла и утонула в болоте, так и не заметив ничего, кроме ухода своего бога. Я колдун. Я один.
Колдун не может разделить свое одиночество. Ему нельзя любить - я получил прекрасный урок на эту тему вечность тому. Колдун черпает свою мощь отовсюду и всякий, кто приблизится к нему, погибнет. Или должен будет занять его место.
Я убил тех, кто любил меня для того, чтобы стать собой. Это не могло не обернуться проклятием. Мне суждено умереть от рук того, кого я люблю. Я не боюсь смерти и никого не люблю.
Но ты - ты становишься необходимой мне, как солнце”.
Запахи тьмы, запущенности, пустоты и холода обитали здесь. Его ноги непривычно нащупывали путь по холодным камням ступеней. Как хотелось упасть на все четыре лапы, оскалиться в темноту. Но усилием воли волк заставил себя идти спокойно. Нет, он не покажет свой страх. Только не здесь, не колдуну. И не... не ей.
- Зачем ты здесь? - спросил голос. Властный голос, спокойный, тихий.
- Увидеть госпожу. Где она?
- Зачем тебе?
- Где госпожа? - повторил волк упрямо. - Я пришел к ней, а не к тебе.
- Хорошо. - Спокойствие и равнодушие. Он безразличен к нам, ему все равно, вдруг понял волк. Он знает, что виновен, но ему наплевать на это. Ненавижу! Ненавижу.
Но тихим шорохом по замку раздавались ее шаги, и это было, как движение маленького огня во тьме. И ему захотелось замотать хвостом, как глупой собаке, увидевшей, наконец, хозяина.
- Ты?
Никто, никто не смеет угрожать ему! Тиа вздрогнула, увидев гостя, не сразу вспомнив о неуязвимости мужа. Конечно, волк не опасен. Как глупо, ха-ха!
- Ты? Зачем?
- Человек с севера ищет тебя, госпожа. С ним несколько слуг и все они вооружены. Я... мы не пустим его, но я подумал, что если ты хочешь...
- Но я не знаю никого на севере...
- Его имя Ро.
- Ро? Не помню. Хотя, кажется, когда-то я слышала это имя.
- Ро? - Повторил мужчина. - Не тот ли это человек, в замке которого ты жила?
- Да? Может быть. Не помню.
- Мы рады за тебя, госпожа. - Изменил тему волк. - Мы знаем о твоем ребенке.
- Да?
- Но знаешь ли ты...
- Нет, - быстро прервал колдун. Волку неожиданно было увидеть на его лице страх и нежность. - Не надо об этом. Тебе пора.
- Да. Мне пора. - Согласился волк. И слова, ради которых пришел он сюда, повисли в тишине. Он не смог сказать ей это.
Те же ступени, по которым он поднимался, идя к ней. Но теперь уже не надо красться. Ярость, жажда мщения, ревность и обида - все это исчезло, оставив после себя опустошение и усталость. И, самое странное, в нем больше не было ненависти.
- Ты понимаешь теперь? - спросил голос.
- Да.
- Я не мог иначе.
- Да.
Но как же... что нам теперь? И как она? А ты?
- Этого я не знаю. Ведь я тоже человек. Приходи к нам иногда - она тебя любит.
- Что он хотел сказать? - спросила Тиа мужа позднее. - Что-то о ребенке?
Он промолчал. Теперь это уже не имело значения. Он не мог сказать это, но скоро она поймет, как всегда понимает то, о чем он молчит.