— А обо мне вы не помолились, Андялка?
— Ой, ну как же, папочка председатель! Но если б вы только знали, какой Элемер замечательный поэт! Какие стихи я от него получила, папочка председатель! Вы должны их прочесть. Милый, дорогой папочка председатель!
Ну вот, не говорил ли я, что придет время, и она найдет для меня подобающее обращение! Разумеется: один — «Элемер», другой — «папочка председатель». Ах, не окрестили бы меня Мартоном! Одно хорошо: на каждое «папочка председатель» приходится по поцелую, само собой, только в щеку.
Пока Андялка обхаживала других приемных отцов, я отвел юношу в сторону.
— Слушай-ка, шалопай! Найдется у тебя сигара?
— Только короткая…
— Давай сюда! — я сунул в рот жалкую мужскую усладу. — Знаешь ли ты, что тебе придется сдать все экзамены?
— Завтра поеду просить, чтобы мне назначили срок.
— Ого! Уж не думаешь ли ты, что несчастные профессора права не заслужили себе летнего отдыха изнурительным трудом по два часа в неделю? Я буду вполне удовлетворен, если тебе удастся отделаться от первого экзамена к рождеству. А пока побудешь в деревне помощником нотариуса. Андялка с матушкой останутся у меня. Я ее удочерю.
— Матушку тоже?
— Убирайся, разбойник! По воскресеньям можешь приходить к обеду!
— Благодарствуйте, папаша!
— Цыц, трифурцифер[152]! Экзамены прежде всего!
— Слово чести!
— Оставь его при себе, мне оно ни к чему. У меня есть кое-что получше. При первой же жалобе на тебя, Андялке станет известно, кто написал то знаменитое стихотворение, а кто — самый никудышный стихоплет на свете!
Нельзя сказать, чтоб юноша особенно перепугался, хоть он и сложил молитвенно руки, дав торжественную клятву исправиться. Про себя он наверняка подумал, что может написать Андялке что-нибудь вроде «сказать я не могу, как я тебя люблю» — и это покажется ей прекраснее всех стихов великих поэтов от Горация до Пала Ямбора, адресованных не ей, а кому-то другому. И я не исключаю, что мальчишка рассудил правильно, ибо в этом смысле все женщины одинаковы, и самые интеллигентные в том числе.
