Как будто бы все в порядке, остается только выяснить, действительно ли этот поп оттуда, откуда я думаю. Официант успокоил меня, так, мол, оно и есть, он знал его еще темешварским капелланом, очень приятный человек, а после полуночи капли в рог не возьмет.
К счастью, до вечерни было еще далеко. Господа священники стали собираться по домам, но я услышал, что мой поп задерживается, поскольку заказал извозчика только к одиннадцати.
Я не имею привычки напрашиваться на знакомство, причиной тому не высокомерие, а застенчивость. Однако необходимость прибавила мне отваги, я подошел к честной компании и представился деревенскому священнику как член клубного правления. «Ежели вам угодно остаться, то я, с вашего позволения, пересяду за ваш столик, чтобы было веселее».
— А я, господин учитель, поп в квадрате, — гость поклонился мне, приветливо улыбаясь.
Лицо у него было умное и красивое, чеканный профиль напоминал бронзовые монеты императора Марка Аврелия. Ни в голосе его, ни в манерах не было никакого особого святошества. Он вполне сошел бы за аббата, вот разве что нос придавал ему некоторый венгерский колорит. И вообще — он производил впечатление очень симпатичного человека, но никак не попа в квадрате, в отличие от иных пузатых деревенских священников, особенно когда на них сутана.
Надо полагать, он заметил мое недоумение, потому что поспешил объясниться:
— Я потому поп в квадрате, что фамилия моя — тоже Поп: Фидель Поп.
Я боялся, как бы господа законоучители не заговорили о романе, но, к счастью, они очень скоро откланялись с извинениями: им предстоял трудный день, начинались экзамены на аттестат зрелости, а директор Хонигбон запросто может учинить какую-нибудь неприятность. Когда он трезв, тогда все в порядке — он задает только один вопрос: что пили древние римляне? А вот в подпитии становится совершенно непредсказуем. Есть опасение, что завтра будет именно так, потому что сегодня он присутствует на партийном ужине и уж наверняка выпьет там не меньше, чем древние римляне.
Когда мы остались вдвоем, патер Фидель велел принести еще один бокал, наполнил его и чокнулся со мной:
— Ваше здоровье, дорогой господин учитель!
— Ваше здоровье, сударь, — ответил я, — но я не учитель.
— Не-е-ет? — поп удивился и задумался на минуту. — Ну так твое здоровье, привет.
— Будь здоров.
— Что-то есть в тебе учительское. — Он поставил опорожненный бокал на столик. — Может, ты раньше преподавал?
— Я собирался стать учителем.
— Ах, вот оно что, знаешь, учительство ведь накладывает неизгладимый отпечаток, вроде как церковный сан.
Я поведал ему о своем благородном ремесле (разумеется, умолчав при этом о литературе). Инициативу проявлять не пришлось, поп спросил сам:
— А к нам чего не заглянешь? У нас ведь тоже можно предков поискать.
— Времени все не хватает, — я старался говорить как можно равнодушнее, чувствуя при этом, что лицо у меня горит все сильнее. (Я не умею врать, не краснея; очевидно, это наследие филологического периода моей жизни.) — Собственно, вопрос в том, есть ли у вас курганы?
— Более чем достаточно. Прямо на въезде в деревню — Семь холмов, в каждом можно найти по вождю. Что не помешало бы нашей бедной стране, а то у нее вождей нехватка.
Лучшего нельзя было пожелать. Мне бы хватило и Арпада, ну а семь вождей — совсем хорошо.
Мы условились обо всем в пять минут. На той неделе поп пришлет за мною бричку, а до тех пор я должен привести в норму желудок, потому что это для деревенской жизни необходимо, а все остальное — не моя забота.
— А жизнь свою застраховать стоит? — коварно пошутил я на прощание.
— Зачем? Хочешь, чтобы тебя захоронили в качестве восьмого вождя?
— Помнится, у вас горожан не особенно жалуют, Не у вас ли нашли повешенным некоего художника по имени Турбок?
— Ах, дело Турбока! Как же, у нас, скоро семь лет тому. Чепуха. Если у человека здоровый желудок, если он умеет пить, переносит табачный дым и знает толк в фербли[46], тогда он может ничего не бояться: таких у нас очень даже уважают.
— Боюсь, что мне не хватит квалификации. Что до курения — тут я корифей. А вот желудком маюсь постоянно, о картах же знаю лишь одно: что изобрел их метр Жакман Гренгоннёр[47] для увеселения французского короля Карла Безумного, впрочем, кажется, новейшие исследования это опровергли; что же касается выпивки, то я по сей день смыслю в этом ровно столько, сколько Ной до того, как изведал силу вина[48].
47
Гренгоннёр Жакман — французский миниатюрист XIV в. В 1392 г. изобрел карты для увеселения короля Карла VI (Безумного) — (1380–1422).
48
Имеется в виду библейская легенда, согласно которой Ной выпил вина и, опьянев, лежал нагим, за что его осмеял Хам, один из его сыновей.