Выбрать главу

Меня же все это отнюдь не забавляло, я испытывал острое желание пнуть шаловливого барашка как следует, но не избивать же, в самом деле, глупое животное?

Мне не хотелось демонстрировать остатки букета всему дому. Обойдя кругом, я забросил цветы в свое окошко, а потом вернулся обратно к двери.

— Ты? — удивился поп. — А я думал, ты работаешь у себя в комнате.

— Я отнес на почту письмо и побеседовал немного с мадемуазель Андялкой.

— А я беседовал о ней с девским бароном. Он тут недавно проскакал, какое-то у него дело к нотариусу, а потом, сказал, пойдет на почту за марками.

Скатертью дорожка, — рассмеялся я про себя. Вряд ли господин Бенкоци уже успел написать еще одно письмо, с которого можно было бы содрать марку. Ну а что, если совсем не марки интересуют господина барона? Ну и шут с ним! По мне — пускай крутят романы сколько влезет.

— Поверишь ли, дружище, иногда я думаю: а что, если Андялке повезет? Помнишь историю с Меранской графиней? Женился же на ней кайзеровский эрцгерцог, хоть она и была почтальоншей.

Не помню и помнить не хочу. Дряхлый эрцгерцог, которого Наполеон прогнал сквозь пять государств, капитулировал в приступе похоти перед дочкой остзейского почтмейстера, и поэтому Ангела Полинг теперь непременно должна стать девской баронессой? Неужто же против бациллы романтики не существует иммунитета?

Конечно, заткнуть уши я не мог, а потому был вынужден во время обеда выслушать историю Меранской графини от начала до конца. Бедный Фидель, он так радовался, что может наконец поведать мне из истории хоть что-то, чего я не знаю, — в результате мне пришлось сказать, что это и в самом деле очень интересно.

— Но откуда ты знаешь эту замечательную историю в таких подробностях, а, Фидель? Тоже вычитал в «Тысяче и одной ночи»?

— Это было в каком-то почтовом альманахе. Знаешь, с тех пор, как Андялке взбрело в голову стать почтальоншей, я почитываю специальную литературу.

На языке у меня вертелся вопрос: «значит, ежели, барышня станет баронессой, ты примешься за изучение дворянских альманахов, так, что ли, собрат мой, старый поэт?», но я проглотил язвительную шутку вместе с кофе и отправился работать. До вечера я успел сделать половину дневной нормы. Овцы, надо полагать, не любят «недотрог» (они остались нетронутыми), а вот романистам я их очень рекомендую. Стоило мне взглянуть на них, как я тут же ощущал прилив вдохновения. Стимулятором, по-видимому, являлся цвет, потому что запаха у них не было. Хотя вот зрелая паприка тоже веселого красного цвета, однако я что-то не помню, чтобы она пробуждала во мне вдохновение. Впрочем, оставим эти частности ботаникам-психологам, а сами поужинаем и отправимся на боковую.

Ужин прошел быстрее обычного, лорум тоже не состоялся. Нотариус принес известие, что доктор прийти не сможет: он у больного. Приемный сын Мари Малярши подхватил ветрянку, доктору пришлось пойти туда.

— Надо же, в докторе совесть заговорила, — удивился поп.

Угу. Я даже знаю почему.

— Погоди, я тебе кой-чего поинтереснее расскажу! — засмеялся нотариус. — Был у меня нынче девский барон по поводу арендных земель, из-за него я и в город не попал. Покончили мы с ним, и отправился он на почту марки покупать. Вдруг вижу, минут через пять скачет обратно, а сам злой, как собака. Андялка, дружище, не пустила его на почту, а сказала через окошко, ей, мол, очень жаль, но марки кончились, да и вообще, если кому нужно столько марок, сколько господину барону, так лучше всего поехать в город и купить их в большой лавке. Ну, как тебе все это, брудер[108]?

— И не говори! — Поп аж побледнел. — Не пойму я этого ребенка. До сих пор всегда была так любезна с бароном.

— А я вот понимаю. — Нотариус раскраснелся. — Андялка — девушка умная, незачем ей, чтоб на ее счет судачили из-за этого вертлявого молокососа. Ты согласен, любезный председатель?

— Бог его знает, — я выступил в роли лютеранина, — может, барышня и права, хоть я и не вижу в дружбе молодых ничего дурного.

Нотариус посмотрел на меня волком и вскоре распрощался. Я тоже пожал руку попу, все же успевшему влить в меня на прощание стаканчик «шлафтрунка»[109]. Глаза у него сияли.

— Что ты думаешь обо всем этом, Марци? По-моему, это просто лукавство.

— Ты о чем? Ах да, Меранская графиня! Может, и так, дружище, с них ведь станется, с девиц-то.

— Значит, и ты так считаешь? — поп требовал заверений. — Ну да, ты ведь помнишь, ты же сам как-никак был молод.

Мне по душе деревенское прямодушие, но бог его знает, может, и в нем нужно знать меру; тот, кто уже не мальчишка, совсем необязательно — столетний пророк. Я не толстяк и не развалина, лоб у меня в морщинах, но это — от размышлений; все зубы на месте, в очках не нуждаюсь, а седина куда красивее лысины. Что же касается усов, то они еще не седые, да и вообще я давно собираюсь их сбрить.

вернуться

108

Брат (нем.).

вернуться

109

«Сонный напиток», «сонное зелье» (нем.).