Историю перемены заглавия я зафиксировал сознательно: лет сто спустя кто-нибудь сможет переработать ее для «Трудов по истории литературы».
Дочь четырех отцов
(Роман)
Недавно на глаза мне попался «Святой Илларий» господина Петера Бода[2], где сведены под одной обложкой Альберт Великий[3], Авиценна, Беда Достопочтенный[4] и другие столь же замечательные мужи; книга эта облагораживает, радует душу и будит мысль[5]. Оттуда я почерпнул, что на свете есть три вещи, которые не дано постичь разуму смертного. Первая из них — дуновение ветра, ибо никому не известно, откуда берутся и куда деваются ветры. Вторая загадка — немецкая речь, потому что немцы, завидев пожар, тут же начинают требовать хвороста[6] (ну это, положим, он вряд ли мог почерпнуть из Альберта Великого, скорее всего славный венгерский поп слыхал об этом от лесорубов). Наконец, третья — и самая загадочная загадка — это женская психология, ибо женщина, соглашаясь, все равно отвечает: «нет».
Я же могу назвать еще одну совершенно загадочную штуку, которой Петер Бод не знал и знать не мог. Ведь во времена «Венгерских Афин»[7] еще не было книгоиздателей, другими словами, не родился тот человек, который скупал бы выдумки одного безумца, чтобы с выгодой продавать их множеству безумцев, готовых все это читать.
Да-да, психология книгоиздателя представляется мне столь же непостижимой, сколь психология женщины.
Если позволите, я расскажу, как пришел к такому выводу.
Я поэт-лирик и археолог, специалист по каменному веку. Представьте себе, эти занятия вполне совместимы. Возьмем, к примеру, Нерона: он писал стихи, будучи императором; согласитесь, что археология — занятие куда более безобидное. Археологи, в сущности, всего лишь извлекают из земли то, что предали земле императоры. Ганс Сакс[8], как известно, был сапожником, что не помешало ему взойти на немецкий Олимп и обосноваться там на сорока томах собственных сочинений. Разве что заказчики могли попрекнуть его тем, что сапоги слажены значительно хуже стихов. (Но об этом история литературы умалчивает, да и вообще сапоги скорее всего тачали подмастерья.)
В моем случае дело обстояло примерно так же: две мои профессии доставляли неприятности только мне самому. Мои стихи еще лет двадцать назад называли ископаемыми. Что правда, то правда, хоть я и разменял пятый десяток, тем не менее то, что я пишу, всегда можно понять. Впрочем, люди от века любят только новые напевы; тот, кто их не освоит, пусть пеняет на себя: ему не останется ничего иного, как мурлыкать себе под нос. Правда, я вошел в пару литературных обществ, но тем дело и кончилось. Старики приняли было меня в свой круг, заметив, что с молодыми мне не по пути. Мы уже сидели за столом одной компанией, и тут они во мне разочаровались, уяснив, что мысли мои нипочем не желают становиться на ходули. Они, бедняжки, всегда предпочитали ходить босиком, но зато на своих двоих, а таким манером, как известно, далеко не уедешь. На Олимп можно попасть двумя путями: либо взлететь на крыльях, либо вползти на брюхе, я вовремя понял, что классика из меня не выйдет. Моя поэтическая карьера завершится на книжной полке какой-нибудь провинциальной старой девы. Я попаду в общество романов госпожи Крукер, не исключено, что меня заложат листиком лаванды, мои стихи будут декламировать на праздничных вечерах добровольной пожарной дружины, потом старые глаза перестанут видеть даже через очки, и я постепенно буду погребен под толстым слоем пыли, и какая-нибудь случайная мышь выгрызет несколько рифм из нижней строфы, а потом явятся наследники и, перебирая затянутый паутиной хлам, выбросят мою книжку в мусорную корзину, приговаривая при этом: — Пал Эркень. Черт его знает, кто он такой! Чего только не читала эта бедная тетушка!
Да, с псевдонимом вышла промашка! Как-то раз мое стихотворение собрались включить в школьную хрестоматию. А ведь это чего-нибудь да стоит, это пусть маленький, но все же шажок к бессмертию. Вы только представьте себе: могила поэта давно уже поросла травою, а маленькому школьнику все еще дерут уши за то, что он не может назвать основную идею стихотворения, написанного некогда за двадцать пять крон. (Впрочем, столько причитается только членам Академии; членам Общества Кишфалуди[9] «Вашарнапи уйшаг»[10] платит по двадцать крон. А членам Общества Петефи[11] и вовсе приходится довольствоваться пятнадцатью.)
2
Бод Петер (1712–1769) — венгерский историк, историк литературы. Много занимался историей религии.
5
Книга П. Бода называется: «Святой Илларий, или Радующие душу, будящие мысль, облагораживающие Предметы в кратких вопросах и ответах, предназначенные для полезного препровождения времени и постижения знания».
6
В оригинале — игра слов: немецкое «Feuer» — «огонь» звучит сходно с венгерским «faért» — «за деревом» или «дерева».
7
«Венгерские Афины» (1766) — сочинение П. Бода, в котором излагаются биографии 500 писателей.
8
Сакс Ганс (1494–1576) — выдающийся немецкий поэт-мейстерзингер. Всю жизнь был башмачником в Нюрнберге, одновременно занимаясь поэзией.
9
Общество Кишфалуди — литературное общество, названное по имени крупного венгерского писателя начала XIX в. Кароя Кишфалуди. Основано в 1836 г.