— А вам чего здесь надо? — спросил я парней. — Кто вас сюда звал?
— Никто нас, барин, сюды не звал, — вскинулся один из парней, — мы — девского барона издольщики, туды и шли, а тут видим — окопы, ну и подошли поглядеть, мы ить ничего такого с самого Добердо не видали, чтоб тому сдохнуть, кому энти окопы по душе. А уж как нам сказали добрые люди, какое их тутошнее занятие, тут мы и порешили нынче здесь остаться да пособить им откопать старую гусарскую братию.
— А нашли покамест одного пехотинца, — сказал другой, — это, должно, чешский трубач будет, у него и посейчас рот открытый, словно в дудку дудит.
Тут парень скорее всего ошибся. Не насчет дудки, а насчет чеха. В ногах у скелета лежал глиняный кувшин с волнистым орнаментом, археологи считают такой орнамент славянским. На височных костях — разомкнутые бронзовые кольца, когда-то они стягивали непокорные пряди — еще одно доказательство в пользу того, что перед нами раб какого-то лысого венгерского господина. (Разумеется, я ни в коем случае не хочу сказать, что всякий плешивый восходит по прямой линии к Арпаду.)
Что же касается лошади, то по ней сразу было видно, что она носила знатного господина. Ноги у нее были подтянуты к животу, во рту — уздечка, отделанная слоновой костью, стремена — с серебряной инкрустацией, на ребрах — золотые бляшки, должно быть украшавшие сгнившую сбрую, поводья — с наконечниками из чистого золота.
Дядюшка Габор, с заступом на плече несший вахту возле останков драгоценного жеребца, извлек из-за пазухи спичечный коробок.
— Тут вот ишшо кое-что!
В коробке лежало пять жемчужин — должно быть, когда-то они были вплетены в конскую гриву.
— Одну я раскусил, — признался почтальон, — ни запаху, ни вкусу.
Я оглянулся в поисках попа, чтобы показать ему жемчуг, но тут выяснилось, что он забрался в одну из ям и, засучив рукава, копает там своим перочинным ножичком.
— Самого господина я не трону, — сказал он, — оставлю тебе; мне бы какого-нибудь епископа найти.
Известное дело — археологическая лихорадка — болезнь крайне липучая, но для жизни не опасна и проходит обычно за пару часов. Особенно когда вместо шкатулки с сокровищами находишь ручку от бидона.
Что же до знатного господина, то ему придется еще немного полежать в земле, мне сейчас не до него. Уже конец июля, через десять дней я должен закончить роман и отправить его издателю, кроме того, мне необходимо попасть в город и купить Андялке обручальное кольцо, которое я надену ей на палец в тот вечер, когда груз романа падет наконец с моих плеч. Другими словами, мне не до археологии, но такую находку, как эта, нельзя доверить ни самому замечательному звонарю, ни самому замечательному почтальону. Однако для того я и держу при себе фамулуса, моего Рудольфа, чтобы он в нужный момент приходил мне на помощь; у него хороший глаз, ловкие руки, он понятлив, умеет быть добросовестным, если конъюнктура ему благоприятствует, из него мог бы выйти член-корреспондент, тем более что стиль у него и так вполне академический.
Не сходя с места, я составил лакею телеграмму, в которой наказывал немедленно сесть в телегу и ехать сюда, да задержаться перед парфюмерной лавкой и купить флакон «Сирени» (для Андялки) и флакон розовой воды. (Да-да, для себя, я так долго обходился без парфюмерии, что могу наконец позволить себе надушить носовой платок.)
Вручив Габору телеграмму и отправив его на почту, я спросил Фиделя, не уступит ли он мне до завтра звонаря? К тому времени прибудет мой помощник, а до тех пор курган должен охранять какой-нибудь надежный человек.
— Уступлю, конечно, — рассмеялся Фидель. — В крайнем случае буду звонить сам, чего только не сделаешь ради венгерской науки!
На следующее утро я первым делом забрался на чердак, чтобы взглянуть на Семихолмье и проверить, не украли ли за ночь нашего стража. Без всякого стыда признаюсь, что прежде все же бросил взгляд на почтовый садик. Раз уж я не могу увидеть Андялку — накануне вечером она сказала, что у них намечается большая стирка, а в такое время и самый приятный гость не мил, — то по крайней мере обласкаю взглядом ее цветочки. Астры уже распустились, а я, как человек до времени поседевший, всегда тепло относился к этим посланцам осени в летнем саду.
Андялкины астры были голубыми, розовыми, белыми, как всякие порядочные астры, однако я с изумлением обнаружил, что они обладают еще одним, совершенно невиданным свойством: астры дымились. От них поднимался симпатичный желтый дымок, словно они курили короткие сигары. Кое-кто из специалистов утверждает, будто короткие сигары обладают таким убийственным запахом, что во время мировой войны из них делали бомбы с удушливым газом; несмотря на это, я высунулся в окно как можно дальше. Мне страшно хотелось понюхать сигарного дыма. Рот мой целую неделю готовился к тому, чтобы причаститься Андялкиных губ. Причастие состоялось, это правда, но мужчины — скверные типы: теперь я страстно желал подышать хотя бы чужим дымом.