У меня не хватило духу сказать Эмер Деван, чтобы она садилась на свое помело и отправлялась домой. Легенда была так хороша, что если бы ее не было, ее стоило бы выдумать. Я похлопал старушонку по плечу:
— Что ж, матушка, коли доживем, будете у нас в золоте ходить. А лучше всего — достаньте нам немного травки-очанки, мы ее господину премьер-министру пошлем, пусть-ка натрет себе глаза, да не один, а оба. Я же покамест скажу вам вот что, — повернулся я к мужикам. — Нынче днем я ожидаю из города одного господина, он тут со всем разберется и решит, кого нанимать, а пока что утихомирьтесь.
Я не сомневался, что Рудольф быстро наведет здесь порядок. Голос у него громкий, усы закручены лихо, словом, авторитетная личность, не то что я — размазня да и только. Толпа постепенно рассосалась, лишь кучка баб осталась прохлаждаться на кургане, они расселись в кружок, в центре которого восседала как старейшина Эмер Деван, и открыли диету[144]. Заметив среди прочих повязанных голов алый платок Мари Малярши, я схватил нотариуса за руку и потащил его в заросли кукурузы, словно имея неотложное дело. Усадил я его на те самые кротовые ходы, с которых накануне воспарял поэт.
— Что поделывает юный Бенкоци?
— Взялся за ум, дружище, словно его подменили. Давеча в два счета подсчитал мне всех бешеных собак в округе.
И все-таки мой старый друг выглядел чрезвычайно озабоченным. Он глядел прямо перед собой, упорно о чем-то размышляя, и наконец спросил дрогнувшим голосом, правда ли, что в Семихолмье нашли могилу пращура Арпада?
— Вряд ли. Могилу Арпада, скорее всего, давно уничтожили, попросту не зная, чьи кости раскидывают по ветру.
— Жаль, очень жаль, — опечалился нотариус. — Если б ты нашел Арпада, деревне бы пришлось очень кстати. Дорогу бы проложили железную, шоссе в порядок привели, может, и комитатский центр здесь был бы. Статую бы поставили на Семихолмье…
— На это ушла бы куча денег, дружище. Подумай сам, во что может обойтись бронзовая лошадь.
— Об этом и речи нет, о конной статуе я и не мечтаю, это для скромного сельского нотариуса чересчур. Мне бы и бюста хватило, простого, маленького бюстика. Но уж на это я мог бы рассчитывать: нашли-то его как-никак на моем веку, когда я нотариусом служил. Да и общественную сторону дела тоже из виду упускать нельзя. Последний сельский нотариус, которому памятник поставили, был Янош Арань. Все наше сословие воспрянуло бы духом, кабы узнало, что наверху снова нотариусов признали.
Мы заговорили о положении нотариусов и как раз сошлись на том, что, пока нотариусам не станут платить как следует, толку не будет, когда прибыл Рудольф. Он подъехал на фиакре прямо к нам. (Спасибо, что не на машине.)
Нельзя не признать, что юноша был весьма элегантен: желтого цвета сапоги, коричневый бархатный костюм, белый жилет в синий цветочек, а на голове — моя старая шляпа. Шляпную ленту украшали три значка, а отвороты пиджака были прямо-таки нашпигованы самыми яркими из всех эмблем, когда-либо изобретенных революционерами или роялистами, — в последние годы значки эти являли собой едва ли не единственное доказательство процветания венгерской промышленности. (Жаль только, что ряд орфографических ошибок давал скептикам основания утверждать, что большая часть этих значков — австрийского либо чешского производства.) Все эти украшения, надо полагать, были натерты помадой: ни одна напомаженная голова, ни один надушенный ус не испускают такого парикмахерского зловония.
Уже при первом своем появлении Рудольф, безусловно, произвел на присутствующих при сем представительниц местного женского общества впечатление, совершенно неотразимое.
Беседа их разом прекратилась, как только юноша соскочил с подножки и, жестом приказав вознице обождать, пружинистой походкой направился ко мне.
— Ну, что нового дома, Рудольф? — я протянул ему руку. (Его рука была несравненно более ухоженной, нежели моя, любопытно, что до сих пор я этого не замечал; когда поеду за кольцом, загляну заодно к маникюрщику, надеюсь, там не будет слишком много народу, и мне не придется краснеть.)
— Ничего особенного, — ответил Рудольф на нормальном венгерском языке, но, оглянувшись на публику, немедленно сообразил, что изысканный стиль придется в самый раз. — Если не считать собаки, которую я осуществил.