Однако никак не дело Рудольфа было разбираться с журналистом, приехавшим на следующий день из города; он представился сотрудником какого-то информационного агентства и показал полученную из Будапешта депешу с просьбой разузнать подробности мировой сенсации.
— Какой сенсации? — изумился я. Чего только не разнюхают эти нынешние репортеры! В романе не хватает целых трех глав, а в Пеште о нем уже говорят как о мировой сенсации.
— Откуда же об этом известно? — со скромной гордостью спросил я.
— Вот депеша господина нотариуса: «Найдена могила Арпада! Подробности по месту происшествия».
— Ах, вот оно что, — я сразу поостыл. — В таком случае вам следует сходить на место происшествия.
— Уже был, поклонился. Вот здесь у меня все сведения записаны. Я хотел бы получить от вас небольшую историческую справку. Арпад ведь погиб в битве при Аугсбурге, не так ли?
— Разумеется! — ответил я сердито.
— Благодарю вас, выходит, я не ошибся. Откровенно говоря, только потому, что отвечал этот вопрос на экзамене по истории, когда экзаменовался на офицера.
— Вот как? Вы изволили экзаменоваться на офицера? Поздравляю. Позвольте откланяться.
Мне страшно хотелось остаться в одиночестве: Мари Малярша как раз собралась к юному Бенкоци. То бишь натурщица к юному соблазнителю-нотариусу.
— Пардон, последний вопрос. Каким образом труп Арпада мог попасть из Аугсбурга в этот курган? Ведь нельзя же предположить, чтобы при тогдашних транспортных средствах его переправили домой?
— Речи быть не может!
— Премного благодарен. Прикажете прислать вам завтрашние газеты?
— Благодарю покорно, не извольте беспокоиться, мне некогда их читать.
На другой день, под вечер, ко мне в комнату вошла смертельно бледная Андялка в сопровождении попа и нотариуса; оба — страшно взволнованные.
— Официальная депеша от министра внутренних дел!
Вскрыв депешу, я тоже побледнел, но от злости. Послание гласило: «Запрещаю дальнейшие сообщения о сокровищах Арпада, причина — Антанта. Жду доклада. Поздравляю от всей души. Министр внутренних дел».
Газеты, пришедшие на следующее утро, свидетельствовали о том, что если бы министр внутренних дел не запретил дальнейших сообщений, его попросту следовало бы прогнать. На первой же странице во всех газетах красовались кричащие заголовки, а под ними — сообщение об Арпадовой могиле с упором на Арпадовы сокровища. «Пока найдено десять тысяч золотых брошей, пятьсот натуральных жемчужин, а также мечи, отделанные бирюзой, и кинжалы с золотыми рукоятями».
В научной части репортажа говорилось о том, что Аугсбургская битва происходила, собственно говоря, на Семихолмье, здесь и погиб Арпад, который, судя по священным останкам, кои репортер имел возможность осязать с благоговейной молитвой, был мужем атлетического сложения. Заключительная же часть статьи не оставляла камня на камне от Академии, битком набитой всякими Палами Никчемными и Петерами Безвестными, в то время как на Мартона Варгу, крупнейшего венгерского археолога, которым могла бы гордиться любая нация, по сей день не обратили внимания.
— Послушай, дружище, — со скрежетом зубовным сказал я нотариусу, — ведь с завтрашнего дня Семихолмье станет самым популярным местом паломничества в стране.
— Того-то мне и надо! — отвечал он, и глаза его сияли. — Пусть моя деревня станет центром комитата!
— Что ж, не исключено, но, к сожалению, тебя в этом случае отправят на пенсию. Сам знаешь, сколько наверху выскочек, они наверняка тебя выживут. Надо было действовать по-другому: перво-наперво как следует подготовиться и укрепить свои позиции. Надо было похерить все это дело, по крайней мере до конца раскопок, а потом всячески подчеркивать собственные заслуги.
— Пожалуй, что так, — нотариус погрузился в раздумье, — да только теперь уж поздно. Сюда уже звонил какой-то заместитель госсекретаря, сказал, что послезавтра привезет нам венок от ассоциации госсекретарей.
— Я думаю, еще не поздно. Нельзя ли обнаружить в деревне холеру?
— Дай мне обнять тебя, мой мальчик! — нотариус простер руки. — Какая жалость, что ты не пошел по административной части. Тебе непременно доверили бы проведение выборов. Завтра же закажу из города телегу дынь, а потом конфискую их и велю выбросить в Тису, у парома их выудят бабы, и к завтрашнему вечеру деревня будет официально объявлена холерным очагом.