Впрочем, может быть, он и не то, что я думаю, сказала она про себя, и опять открыла книгу.
Между тем голос ее матери раздавался по всем комнатам; она кричала на лакеев и девок: "Вытрите хорошенько в зале с окошек; вас везде надо натыкать носом. Да чтоб вечером лампы-то хорошенько горели, а то прошедший раз я за вас сгорела от стыда. Вот бог дал дочку: изволит заниматься романами, - не то, чтобы пособлять матери! Растишь, растишь, думаешь, что будет утешением, ан вот!.. Свечки-то восковые поставьте в тройники да обожгите".
- Да свечек недостает, ваше превосходительство.
- Так пошлите скорее в лавку этого лежебока Ваську…
Весь день Надежда Сергеевна косилась на свою дочь, и, по разъезде гостей, она имела такой громкий разговор с нею, что бедная, задыхавшаяся от слез девушка едва могла его вынесть. Главною причиною гнева матери, разразившегося в этот раз так жестоко над дочерью, был неприезд одной княгини, на которую она очень надеялась, чтобы посещением ее блеснуть перед высшим чиновничеством.
Софья долго молилась и плакала. Молитва и слезы облегчили ее. Под утро она заснула; но сон ее был беспокоен: она поминутно вздрагивала и просыпалась. Ей снилось, что она стоит на самой окраине бездны; сердце ее замирало, голова кружилась, и она упадала в глубину, а там, на дне этой глубины, сверкали перед ней гневные очи ее матери,
- или эта женщина стояла перед ней с угрожающими жестами, произнося такие страшные слова… Она бросалась перед нею на колени, но та беспощадно отталкивала ее и не сводила с нее своих пронзительных очей.
Она проснулась от боли, но сон скоро снова сомкнул ее глаза - и вот перед нею стоит этот художник, о котором говорила Аграфена Петровна: "Он пришел, - говорят ей, - списывать с вас портрет". - "Не с меня, а с маменьки". - "Нет, с вас". Она подходит к нему, смотрит на него. Как он хорош собою; какое выражение в глазах его! Он смотрит на нее с такою любовию и вместе так застенчиво. Ей стало легко и приятно… Разве он меня любит? Неправда! в мире нет существа, которое бы меня любило. Я одинока… А вот, вдали, старушка мать его, которую он кормит своими трудами. Софья подходит к нему, он берет ее за руку, но она отдернула от него руку, смотрит на него - и что же? перед нею опять эти сердитые глаза, и они режут ей сердце. Она вскрикивает, она чувствует, что все это во сне, хочет проснуться - и не может… И вот снова он перед нею - и ей становится легче. Грустный и одинокий, сидит он в огромной зале, а около него толпится буйная чернь, не замечая его. Эта чернь величает себя громкими именами любителей, покровителей искусства, и важно расхаживает, и останавливается перед картинами, висящими в зале, и бесстыдно произносит свои решения - дерзкие и нелепые, и святотатственно ругается над искусством… Он слышит эти речи - и, кажется, ему становится еще тяжелее, еще грустнее. "Так это-то наши ценители? - говорит он. - Эти-то люди даруют нам славу? от них-то зависит наша участь? Они поручают нас бессмертию?..
Боже! боже! для чего ты обнажил передо мною эту тайну? Мне легко было в моем неведении, я думал, что глас народа - твой глас, боже!" Кто-то выходит из толпы, и толпа перед ним расступается; он идет мерным шагом, с нахмуренным челом, важно, самодовольно; он дерзче и самоувереннее всей этой дерзкой и самоуверенной черни; он кричит: "За мною, за мною! я покажу вам чудо искусства! на колени!" И вся эта масса двинулась за ним, и он отдернул занавес и указал им на картину, висевшую за занавесом.
"Вот вам картина, в ней соединяется все: мягкость кисти, легкость исполнения и правильность рисунка Гвидова, простота, изучение природы и антиков Доминикина, и грандиозность Леонардо да Винчи!" И вся эта чернь с разинутыми ртами слушала оратора, и начала дивиться картине, и разразилась громом нелепых кликов и неистовых рукоплесканий. "Где он? где этот великий художник? мы хотим его видеть, мы хотим увенчать его!" - повторялось каждым порознь и вдруг всеми. Оратор искривил рот улыбкою и, указав туда, где сидел бедный художник, воскликнул: "Вот он!" Беснуясь, бросилась к нему чернь. Он видел и слышал все, он с непонятною силою раздвинул в обе стороны волны народа, нахлынувшего к нему, и остановился перед лицом виновника торжества своего. Лицо его было бледно, губы дрожали от гнева. "Кто дал тебе право богохульствовать?" - произнес он замирающим голосом, опустив на плечо его железную руку. Но силы оставили его, и он грянулся трупом на пол. Оратор захохотал и оттолкнул нотою труп. Черты этого человека делались явственнее для Софьи; ей показалось, что он смотрит на нее глазами ее матери, подходит к ней, указывая на труп, и говорит: "Вот что такое слава!" - и опять хохочет. Сердце ее замирает от ужаса… Она вздрагивает и просыпается. Уже давным-давно утро, 11 часов - и она, измученная, поднялась с постели от страданий мечтательных к страданиям действительным. Неприятное предчувствие тяготило ее. Она подошла к зеркалу, глаза ее распухли от слез. "Вот, - подумала она, - новая причина для гнева маменьки. А этот сон? Всегда, говорят, о чем много думаешь, то непременно должно присниться; утром же я так раздумалась о художниках!"
Прошло дня три после этого; на четвертый день утром лакей докладывает, при
Софье, ее матери:
- Какой-то живописец пришел, ваше превосходительство, и спрашивает вас; говорит, что прислан от госпожи Теребеньиной.
- Позови его в залу, - сказала Надежда Сергеевна. - Пойдем посмотреть, - продолжала она, обращаясь к дочери, - что это за фигура. Я что-то не очень верю рекомендации этой Теребеньиной.
Они вошли в залу. "Где же живописец?" Надежда Сергеевна осмотрела всю залу и потом, с заимствованною у одной княгини гримасою, кивнула головою входившему молодому человеку, который довольно ловко и вежливо раскланивался.
Софья взглянула на него - и глаза ее помутились. Она только невнятно прошептала:
"Странное сходство!" - и облокотилась на стол.
- Что с тобой? - возразила Надежда Сергеевна, заметя движение дочери.
- Мне дурно… - прошептала она и покачнулась.
- Ай, ай! что это такое! Палашка, Грушка, сюда, скорей!
В эту минуту послышался звонок в передней.
- Его сиятельство граф М*, - сказал вошедший лакей.
- Выведите скорей барышню, поддержите ее… Ах боже мой! сейчас, просите графа…
Горничные вбежали в залу.
- Ну, выводите же ее. Мне, батюшка, теперь не до вас, - проговорила она, обращаясь к живописцу, - извините… Можете зайти после. Проси графа. - Надежда
Сергеевна подошла к зеркалу.
Живописец посмотрел на нее с ног до головы - и вышел из комнаты. Хорошо, что
Надежда Сергеевна не заметила этого взгляда!
ГЛАВА II
Художник не может быть исключительно только художником: он вместе и человек.
Эленшлегер.
О, если ты для юноши сего,
Во мзду заслуг, готовишь славу рая,
Молю тебя, подруга неземная,
Здесь на земле не забывай его.
…
Да вкусит он вполне твою любовь!
Венок ему на небе уготовь,
Но здесь подай сосуд очарованья
Без яда слез, без примеси страданья.
Гете.
- Неудача, матушка! опять неудача, вечная неудача! Неудачи будут преследовать меня всю жизнь: я создан для неудач!
И молодой человек, произносивший это, бросил на пол шляпу и картину, завернутую в холст, которую держал в руке, упал головою на стол и закрыл руками лицо.