Они пили чай, стоя почти рядом. Сказано было мало. Лишь Мора, указав на длинного черного кота, положившего лапы на разрушенную стену, сказала:
— Это мой любимый. Он иногда позволяет мне покормить себя. Но он весьма независим, как и все коты.
— Как его зовут? — Джонни нагнулся вперед, чтобы лучше видеть.
— Когда я надумала дать ему имя, то прозвала Коротышкой. Это глупо, не правда ли? Но я никогда не видала такого высокого кота.
Кот на стене присел на задние лапы и принялся умываться. Мора с удовольствием наблюдала за его самоуверенными беспечными движениями.
— Откуда, — спросила она, — в них такая сила очарования? Нравятся они или нет, но коты привлекают внимание. Эти маленькие создания такие требовательные, но ничего не дают взамен. Вон тот, — показала она на кота, — меня ни в грош не ставит, но берет все, что я ему даю, и просит еще. Но, полагаю, в эту игру играют не только кошки.
Он вдруг поставил свою чашку на подоконник и повернулся к ней:
— Мора, скажите мне, почему вы принимаете от всех любое отношение и довольствуетесь этим? Кто заставляет вас мириться с тем, что преподносит вам судьба? Десмонд? Скажите мне!
Она слегка покраснела, пристально глядя на кота. Он коснулся рукой ее лица и повернул к себе:
— Вы все время готовы играть вторую скрипку. Вы не предъявляете никаких требований.
— Какие требования надо предъявлять, Джонни? — спросила она. Мора говорила твердо, словно его внезапное прикосновение помогло ей обрести власть над собой и, в некотором смысле, над ним тоже. — Скажите, чего, по-вашему, мне не хватает? Чего я не получаю для себя?
Джонни не ответил ей. Мора подумала, что твердость ее тона заставила его осознать, что он не имеет права подобным образом вмешиваться в ее жизнь. Она увидела на его лице тень поражения и горечи. Джонни взял у нее чашку и поставил ее на подоконник рядом со своей.
— Мора, сядьте. Я хочу поговорить с вами.
— Я не собираюсь садиться, Джонни. Здесь моя территория. Если вы решили поговорить со мной здесь, то должны делать это на моих условиях. Что вы хотите сказать?
Они стояли лицом к лицу под прямыми солнечными лучами, озарявшими их обоих. Он видел все крохотные тонкие морщинки у ее глаз и подумал, что она выглядит старше, чем летом. Выражение ожидания покинуло ее, теперь он видел лишь безразличие, которое она хотела ему показать. Он понимал, что она несчастна. А Мора, глядя на него, понимала, что ему трудно побороть свое возмущение.
— Я пришел сказать вам, что попросил Ирэн дать мне развод.
Прежде чем он смог что-либо добавить, она быстро спросила:
— А какое это имеет отношение ко мне?
Он взял ее за плечи, будто собирался встряхнуть:
— Ради Бога, не разыгрывайте дурочку. Вы же знаете, что я люблю вас и именно поэтому попросил Ирэн о разводе.
Они смотрели друг на друга с тем же чувством потрясения и муки, которое возникло между ними, когда они поцеловались в дверях ее коттеджа. Но теперь оно усилилось за все месяцы, что они знали друг друга, за мучительно переживаемые долгие воскресные дни. На этот раз разрыв был невозможен. По крайней мере, пока не будет сказано нечто большее.
— Каково мне было, — продолжал он, — пережить всю эту проклятую зиму? — Он почти выкрикнул эти слова, но вдруг его голос стих. — О, Мора, это был ад. Мне не надо было оставаться в Лондоне. Я должен был уехать!
Он хотел снять руки с ее плеч, но внезапно она задержала их.
— Я знаю, — сказала она. — Это было адом и для меня.
— О, Господи, Мора. Прости! — Он поцеловал ее. Они прижались друг к другу в отчаянии, понимая, что за пределами этих объятий их ожидает грустная реальность.
— Дорогая, — сказал он. — Дорогая, я наделал такой переполох. Лучше бы мне уехать.
— Винить в этом надо нас обоих, Джонни. Меня так же, как и тебя. Я понимала, к чему это приведет, и должна была давно прийти к тебе и попросить уехать.
— Никакой разницы не было бы, — сказал он. — Видишь ли, ведь этого я и ожидал. Если бы ты пришла ко мне и попросила уехать, я понял бы, что ты меня полюбила. Мы оказались бы в том же положении, что и сейчас, только это произошло бы на три или четыре месяца раньше. Ведь ты любишь меня, не правда ли, Мора?
— Да… Да, люблю.
Он пристально посмотрел на нее:
— Ну, вот чтобы услышать это, я и приехал в Лондон. Не думаю, что я целиком был уверен в этом, но я вспоминал о тебе все те месяцы после отъезда из Флоренции и Венеции. Я говорил себе, что если смогу лишь услышать, как ты скажешь это, то не захочу ничего больше. У меня не было определенного намерения видеть тебя. Но я знал, где ты живешь, знал, к какому клубу принадлежит сэр Десмонд. Это случилось бы так или иначе. Тот день в парке не мог быть таким уж странным совпадением. Я полагаю, что намеренно шел по направлению к Ганновер-террас. Если бы это не случилось в тот день, то случилось бы в другой. Я больше не обманывал себя, что смог бы дальше оставаться в разлуке с тобой. И я говорил себе это лишь для того, чтобы услышать, что ты любишь меня. Но этого недостаточно, — продолжал он. — Мне теперь нужно гораздо больше. Вот почему я должен был сказать Ирэн… Почему я попросил ее о разводе.
— Ирэн любит тебя, Джонни.
— Да… И она уже давно поняла, что я не любил ее, когда женился на ней. Но она обладала таким мужеством и достоинством, Мора, и мы были бы вполне счастливы с ней, если бы я не встретил тебя. Но она понимает все это.
— Что она сказала?
— Почти ни слова. Ни да, ни нет. Но Ирэн не захочет, чтобы наш брак сохранялся при таких обстоятельствах. До сих пор у нас было довольно успешное партнерство. Но теперь в нем образовалась широкая трещина. Вот почему все это так нечестно… Потому что в этом была моя вина с самого начала, и никогда не было ее вины. И то, что она должна проявить великодушие, ухудшает положение еще больше.
Руки Моры соскользнули с его плеч:
— Джонни, много ли ты думал обо всем этом? Подумал ли ты о том, что даже, если ты получишь развод, я не смогу выйти за тебя, пока Ирэн жива? — Она жестом не дала ему ответить. — Я знаю, что ты не просил меня об этом. Я говорю тебе, что не смогу.
Он снова обнял ее:
— Из-за твоей религии? Моя дорогая, как много я думал об этом. Но это вовсе не меняет положения. Я люблю тебя так, что для меня невозможно продолжать жить с Ирэн.
Она прижалась к нему и стояла молча, думая не столько о Джонни, сколько о Десмонде… И особенно о Томе. Она вспомнила, как в детстве на праздники в Ратбеге ее с Крисом повезли к заутрене и как она чувствовала себя покинутой и слегка смущенной, оттого что Том и Гарри не поехали с ними. Ей вспомнились полуденные прогулки в саду монастыря, где она посещала школу. Еще кое-какие более ранние детские воспоминания об испытанном чувстве неловкости, когда брат ее матери приходил в монастырь навестить Мору. Его дети, самодовольные, любопытные, немного насмешливо и подробно расспрашивали ее о монастырской жизни. Мора робела перед ними и почти извинялась за своего отца-католика. Она думала, что для Десмонда это всегда было гораздо легче, потому что он не испытывал таких чувств, как она, попавшая между силами, разрывавшими ее в разные стороны. Вот и сейчас ее разрывали. Он бы этого не понял. Тут просто не было решения. Она вспоминала классные комнаты с маленькими девочками, сидевшими в «правильных» позах; давнишний ужас перед епископом, приезжавшим на конфирмацию. Десмонд подарил ей тогда серебряные четки. Посетивший церковь прелат со смехом назвал ее «наш маленький богослов». После этого они записали в ее табеле успеваемости, что она была первой в классе по апологетике[2]. Куда это все привело? Все, чему ее научили Блаженный Августин и Фома Аквинский, приводило к неизбежной уверенности в том, что для Джонни было одним-единственным ответом: никогда. Нельзя за один час отмести опыт, размышления, привычки целой жизни. Она никогда больше не увидит Джонни, никогда не заговорит с ним. Она никогда не должна даже пытаться думать о нем. Помогут ли преодолеть это серебряные четки? Сможет ли Джонни согласиться с принципами, которые она никогда не подвергала сомнению? Понимает ли Джонни, что она имеет убеждения? Нет, серебряные четки не помогут, и Джонни никогда не узнает, что после этой встречи она больше не найдет покоя в зрелище коленопреклоненных фигур в часовне. Она смотрела на его лицо и думала, понимает ли он, что может разрушить ее убеждения, которые ныне разделяют их? Понимает ли Джонни, какая сила в нем сокрыта?