– Ещё вы сыпали цветастыми угрозами, собираясь пустить в ход кочергу, – напомнил мистер Рэвенел.
– Нет, – ответила Кэтлин, – это была экономка.
История продолжила превращаться в откровенный фарс, когда мистер Уинтерборн признался, что пока оставался в Приорате Эверсби, залечивая травму глаз, его не предупредили о свинье.
– Я слышал его, лёжа в постели, но принял за ещё одну собаку.
– За собаку? – переспросил лорд Трени со своего места во главе стола, насмешливо глядя на друга. – По звукам он напоминал тебе собаку?
– Ага, с затруднённым дыханием.
Присутствующие разразились смехом.
Улыбнувшись, Фиби взглянула на мистера Рэвенела и заметила, что он смотрит на неё. Их окутало странное и необъяснимое магическое ощущение близости. Он быстро переключил внимание на невостребованный нож для фруктов возле тарелки, взял его в одну руку и провёл большим пальцем по лезвию, проверяя его остроту.
У Фиби тревожно перехватило дыхание.
– Нет, перестаньте, – тихо проговорила она.
Он криво улыбнулся и отложил нож.
– Привычка. Простите мои плохие манеры.
– Не в этом дело. Я испугалась, что вы можете пораниться.
– Не беспокойтесь. Мои руки грубы, как дубильная кожа. Когда я впервые приехал в Приорат Эверсби... – он замялся. – Нет. Я обещал не обсуждать сельское хозяйство.
– О, продолжайте. Когда вы впервые сюда приехали?..
– Мне пришлось навещать арендаторов, что пугало до чёртиков.
– Мне кажется, они должны были бояться вас ещё больше.
Он весело хмыкнул.
– Много, что может напугать фермеров, но только не пузатый полупьяный лондонский фигляр.
Фиби слушала, слегка нахмурившись. Редко приходилось слышать, если вообще приходилось, чтобы мужчина так нелестно отзывался о самом себе.
– В первый день, – продолжил мистер Рэвенел, – я был несколько измотан, решив перестать вести разгульный образ жизни. Трезвость давалась мне нелегко. Голова болела, меня бросало из стороны в сторону, словно игрушечный парусник, и я пребывал в дьявольском расположении духа. Фермер Джордж Стрикленд согласился ответить на вопросы о своей ферме, пока мог в процессе трудиться. Ему надо было срезать овёс и убрать его до дождя. Мы вышли в поле, где одни мужчины косили, а другие собирали и перевязывали срезанные стебли. Некоторые пели, чтобы поддерживать ритм работы. Овёс доходил мне до плеч, и запах был такой приятный, сладкий и чистый. Всё было так... – Он покачал головой не в силах подобрать нужное слово, его взгляд стал отстранённым.
– Стрикленд показал мне, как связывать стебли в снопы, – продолжил он через мгновение, – и, пока мы разговаривали, я работал с ним бок о бок в одном ряду. Когда я дошёл до конца, вся моя жизнь изменилась. Это было первое полезное дело, которое я сделал своими руками. – Он криво улыбнулся. – Тогда у меня были руки джентльмена. Мягкие и ухоженные. Сейчас они не такие симпатичные.
– Дайте посмотреть, – попросила Фиби. Просьба прозвучала более интимно, чем она предполагала. Когда он медленно подчинился, протянув ей руки ладонями вниз на уровне чуть ниже стола, по её шее и щекам разлился жар.
Весь шум вокруг них: щепетильное клацанье столовых приборов о фарфор, переливы смеха и непринуждённые разговоры, постепенно стихал, и начинало казаться, что в зале кроме них двоих никого нет. Она посмотрела на его безукоризненно чистые крепкие руки. На костяшках загорелая кожа чуть подсохла и загрубела, на длинных пальцах ногти так коротко подстрижены, что на кончиках виднелись лишь небольшие белые полумесяцы. От порезов и царапин осталось несколько небольших шрамов, а под ногтем на большом пальце виднелся давнишний тёмный след от синяка. Фиби попыталась представить себе эти умелые руки мягкими и ухоженными, но не смогла.
Нет, они не были симпатичными. Они были прекрасны.
Фиби шокировано представила его руки на своей коже. Грубые на ощупь, но нежные, в кончиках пальцев сосредоточены все порочные знания. Нет, нельзя об этом думать...
– Разве управляющий поместьем должен работать наряду с арендаторами? – с трудом вымолвила она.
– Должен, если хочет с ними общаться. У этих мужчин и их жён нет возможности отложить тяжёлую работу ради того, чтобы неторопливо выпить утреннюю чашечку чая. Но они охотно завяжут беседу, пока я помогаю ремонтировать сломанный забор или принимаю участие в изготовлении кирпича. Им легче доверять человеку с испариной на лбу и мозолями на руках. Работа это своего рода язык, и впоследствии мы лучше понимаем друг друга.