— Я столкнулась с Наэтерскими Демонами и выжила в Преисподней. Я убила принца Мехнеса из Сырнте в битве при Римсавене. Не называй меня трусливой.
— Ты должна была убить его раньше!
Горький упрек Мариэль глубоко ранил.
Эолин закрыла глаза и потерла лоб, устав от тяжести собственных неудач.
— Убийство этих людей сейчас не изменит того, что было сделано.
— Нет, но это даст нам место силы внутри этого парада теней.
— Мне грустно слышать, что ты говоришь такие вещи.
— Говорю правду? Смотрю на эту жизнь, какая она есть? Тьма и предательство, за предательством следует тьма, пока нас всех не поглотят ненависть и смерть!
Яд вытекал из открытой раны в душе Мариэль. Его горький укус угрожал решимости Эолин. Она призвала тихое заклинание для защиты, направив поток яда к земле.
— Жизнь и красота все еще в изобилии, — сказала она, — хотя временами кажется, что это далеко. Моя мечта о тебе не закончилась, Мариэль. Я все равно хотела бы, чтобы ты вернулась в Южный лес.
— Нет, пока я не увижу, как они умирают.
— Они заплатят за свои преступления, я обещаю тебе.
— Когда?
— Завтра.
Мариэль моргнула.
— Их казнят?
— Я подписала ордер сегодня утром.
— Да? — сомнение, облегчение и трепет наполнили лицо Мариэль.
— Это то, чего хотел бы мой король, — сказала Эолин. — Каждый из них погибнет в порядке, рекомендованном Советом. Это будет последний акт царствования моего мужа, но ты должна понять: их страдания не исцелят тебя. Эйтна учит нас, что исцеление приходит от новой жизни, а не от продолжающейся смерти.
— Ты и твои банальности. Раньше я верила всем этим бесполезным словам.
— Эти слова оживили твою магию.
— Моя магия навлекла на меня проклятие Бэдона. Разве ты не видишь, Мага Эолин? Все изменилось. Ничто уже не будет прежним.
Эолин хранила молчание. По правде говоря, она не могла спорить. Как бы она ни хотела утешить Мариэль, она тоже боролась с глубоким чувством предательства, что Боги ее бросили. Она горела жаждой мести так же яростно, как Мариэль. Ей хотелось подчиниться слепой ярости, но она подавляла это желание, стремясь каждым вдохом обрести хоть какое-то чувство сострадания и, главное, благоразумия.
— Я хочу присутствовать на казнях, — сказала Мариэль.
— Я не буду останавливать тебя, если ты этого хочешь, но я против этого.
Мариэль смотрела на нее, недоумевая.
— Как ты можешь так холодно относиться ко всему этому?
— Холодно? — вопрос застал Эолин врасплох. Как можно было назвать ее холодной, когда ее сердце горело в муках?
— Разве у тебя нет желания видеть их уничтоженными? Разве ты не презираешь их за то, как они насмехались над тобой, и за то, что они забрали у тебя, у всех нас?
Трещина толщиной с волос змеилась по плотине, сдерживавшей гнев и горе Эолин. Она сжала кулаки и цеплялась за слова своей наставницы для защиты.
— Эйтна учит нас…
— Будь проклята Эйтна и ее бесполезные банальности! Бэдон уничтожил сотни таких женщин, как ты и я. Он даже вселился в твою мать!
Эолин моргнула, будто ее ударили по лицу. Ее голос упал до шепота.
— Что?
— Он сам мне сказал. Он вселился в твою мать, Кайе. Это он заставил ее предать тебя и всю твою семью. Он сказал, что ее страдания были сладки, и что ее магия была самой богатой из всех, что он когда-либо пробовал.
Трещина в душе Эолин разверзлась. Она резко встала и отошла от Мариэль. Ярость и боль, страх и неуверенность боролись за контроль над ее сердцем. Над этим бурлящим морем эмоций возвышалась голова ужасного зверя. Его конечности широко раскинулись, чтобы уловить беспорядки; его лицо было мрачным отражением абсолютной власти. Эолин хотелось отдаться его темным объятиям.
«Теперь я их король, я могу сделать с ними все, что захочу».
Призрак Акмаэля поднялся рядом с ней. Его рука легла на ее плечо тяжестью. Эфемерное прикосновение усилило ее боль и все же укрепило ее решимость. Она глубоко вдохнула и открыла свое сердце присутствию короля, позволив его духу воина слиться с ее собственным.
Когда Эолин вернулась к Мариэль, каменная маска Акмаэля скользнула на ее лицо.
— Спи, доченька, — сказала она, взяв девушку за руку и поцеловав ее в лоб. — Отдыхай, ибо завтра наши враги погибнут.