- Это Элиза, наша подопечная, - сказал Джереми Соммерс.
Тут Джекоб Тодд сделал очередное неловкое движение.
- Как это – подопечная? - спросил он.
- Просто дядя хочет сказать, что я не из этой семьи, - терпеливо объяснила Элиза тоном, каким говорят с дурачками.
- Нет?
- Если я стану плохо себя вести, меня отошлют к католическим монахиням.
- Да что ты говоришь, Элиза? Не обращайте внимания, мистер Тодд. Детям в голову приходят странные вещи. Ну, разумеется, Элиза – член нашей семьи, – прервала разговор мисс Роза, приподнимаясь.
Элиза провела день в компании Мамы Фрезии, готовя ужин. Кухня выходила в патио, но мисс Роза объединила ее с домом с помощью навеса, чтобы летний зной не препятствовал ставить на стол охлажденные блюда или же спрыскивала последние анисовой водкой. Эта почерневшая от сала и копоти, исходящей от кухонной плиты, комната была неоспоримым владением Мамы Фрезии. Коты, собаки, гуси, курицы гуляли как им вздумается по полу из грубого невощеного кирпича. Там всю зиму что-то жевала коза, которая вскармливала Элизу, уже очень и очень старенькая, и ее никто не осмеливался принести в жертву, иначе подобный поступок расценили бы как злодейское убийство матери. Деточке нравился аромат сырого хлеба в «формочках» для выпечки, когда в промежутках захватывающего процесса подхода теста образовывалась закваска, запах сладкой карамели, взбитой для украшения тортов, и шоколадных возвышений растворенных в молоке. На музыкальных вечерах по средам служанки – две туземки, девочки-подростки, что жили в доме и отвечали за кухню – полировали посуду, гладили скатерти и начищали хрусталь до блеска. В полдень их посылали с кучером в кондитерскую, где надо было купить сладости, чтобы готовить по рецептам, ревниво охранявшимся со времен колонии. Мама Фрезия извлекала пользу из навешенной на лошадей сбруи, к которой не упускала возможность прикреплять кожаную сумку со свежим молоком, что превращалось в сливочное масло, пока лошади пробегали туда и обратно.
В три часа пополудни мисс Роза звала Элизу к себе, где кучер и лакей готовили бронзовую, на львиных лапах, ванну, которую служанки оформляли простынями и наполняли теплой водой, пахнущей листьями мяты и розмарина. Роза и Элиза отмокали в ванне, точно неземные творения, пока не остыла вода, и не возвращались служанки с перевешенной на руках одеждой. Далее им помогали надеть чулки и носки, затем бермуды чуть ниже колен, батистовую рубашку и еще широкую короткую юбку с каркасом для кринолина. Одежда подчеркивала стройность талии, после чего в дополнение надевались три накрахмаленных нижних юбки и, наконец, само платье, которое закрывало их целиком, оставляя на виду лишь голову и руки. Кроме того, мисс Роза носила тугой корсет на китовом усе; в нем невозможно было ни глубоко вздохнуть, ни поднять рук выше плеч. А еще нельзя было самостоятельно одеться и нагнуться, потому что при этих движениях вылетали китовые усы и кололи, точно иглы, все тело. Это была одна ванна за неделю, целая церемония, что только можно было сравнить с процедурой мытья головы по субботам, поэтому могла отмениться из-за любого предлога, потому что считалась опасной для здоровья. На неделе мисс Роза хитроумно пользовалась мылом, предпочитала втирать его с помощью губки, пропитанной молоком, и освежаться «туалетной водой» с ванильной отдушкой. Она, как слышно, была модна во Франции аж со времен Мадам Помпадур; даже среди толпы Элиза могла распознать ее с закрытыми глазами по характерному благоуханию. Прошлые тридцать лет некоторые молодые англичанки обладали прозрачной и тонкой кожей, до того как на ней не появлялся оттенок пергамента благодаря светскому обществу и собственной пигментации. Она ухаживала за своей внешностью, применяя розовую воду с лимоном, за счет чего кожа становилась светлой. Также использовала гамамелис для смягчения, ромашку, чтобы придавать волосам блеск, а еще коллекцию экзотических бальзамов и лосьонов, привезенных братом Джоном с Далекого востока, где жили самые красивые женщины мира, если верить слухам. Изобретала для себя платья, вдохновляясь просмотром лондонских журналов, и сама же их шила в собственной швейной мастерской; благодаря интуиции и мастерству преобразовывала личную одежду с помощью обычных лент, цветов и перьев, что не теряли свой вид довольно продолжительное время. В отличие от чилиек она не пользовалась черной накидкой, чтобы прикрываться при каждом выходе из дома. Данный обычай она считала заблуждением, напротив, предпочитала свои короткие накидки и собственную коллекцию шляпок, несмотря на то, что при выходе на улицу на нее смотрели так, будто это идет настоящая куртизанка.