В громадном подземном помещении, иронично именуемом «королевский зал», девочки встречали свою судьбу. Им разрешалось отдохнуть с дороги одну ночь, их мыли, кормили и частенько заставляли выпить чашку крепкой настойки, чтобы одурманить. А в час аукциона голых китаянок заводили в комнату, заполненную покупателями всех мастей; девочек щупали, заглядывали им в зубы, засовывали пальцы во все щели, а потом начинались торги. Некоторых приобретали для дорогих борделей или для гаремов богачей; самые сильные попадали в руки китайских фабрикантов, старателей и крестьян – этим было суждено трудиться до конца своих кратких жизней; но большинство так и оставалось в клетушках Чайна-тауна. Старые проститутки обучали новеньких ремеслу: девочка должна уметь отличать золото от бронзы, чтобы ее не обманули при расчете, завлекать клиентов и удовлетворять их без жалоб, какими бы унизительными или болезненными ни были их требования. Чтобы придать работорговле вид законности, девочки подписывали контракт, который не могли прочитать: они продавали себя на пять лет, однако документ был составлен таким образом, чтобы они не освободились никогда. За каждый день болезни к сроку договора добавлялось по две недели, а если девушка пыталась бежать, рабство становилось бессрочным. Жили они в тесных клетушках без вентиляции, вместо стенок были толстые занавески, и в таких условиях они до самой смерти трудились как на галерах. Именно в такое место Тао Цянь и направился в то утро, сопровождаемый духами Лин и старого мастера. Девочка-подросток, одетая лишь в легкую рубашонку, отвела его за штору в каморку с замызганным тюфяком, протянула худую ладошку и потребовала оплаты вперед. Получив шесть долларов, девочка повалилась на спину, раскинула ноги и уперлась взглядом в потолок. Зрачки у нее были неподвижные, дыхание тяжелое; Тао Цянь понял, что она одурманена. Он присел рядом на тюфяк, одернул рубашку и попытался погладить ее по голове, но девочка взвизгнула, свернулась клубком и сверкнула зубами, готовясь укусить. Тао Цянь отодвинулся и долго говорил с ней по-кантонски, не прикасаясь, так чтобы ее успокаивал мягкий тон его голоса, а сам в это время рассматривал следы недавних побоев. В конце концов девочка начала отвечать на его вопросы – больше жестами, чем словами, как будто успела позабыть человеческий язык, и так Тао Цянь понемногу узнавал детали ее подневольной жизни. Девочка не могла ответить, сколько времени провела в этом месте, – считать дни было занятие бессмысленное, – но, скорее всего, недолго, поскольку она с горестной точностью вспоминала свою китайскую семью.