Тао Цянь закончил прием больных и проводил последнего пациента. Доктор был в жилете, он уже снял пиджак и галстук, которым никогда не пренебрегал из уважения к пациентам (так посоветовал ему старый чжунъи). Тао Цянь вспотел: солнце еще не зашло, а день выдался редкостно жаркий, один из немногих знойных дней в июле. Китаец подумал, что ему никогда не привыкнуть к капризам погоды в Сан-Франциско, где лето больше похоже на зиму. Восход, как правило, был безоблачный, а через несколько часов от Золотых Ворот наползала густая дымка или задувал ветер с моря. Тао Цянь укладывал иголки в склянку со спиртом и расставлял по местам пузырьки с лекарствами, когда вошла Элиза. Помощник Тао Цяня уехал по делам, в эти дни на их попечении не было никого из sing-song girls; они были в доме одни.
– У меня для тебя что-то есть, Тао, – сказала она.
А когда Тао Цянь посмотрел на Элизу, он от неожиданности выронил пузырек. Девушка нарядилась в элегантное темное платье с белым кружевным воротником. Китаец видел ее в женской одежде только в Вальпараисо, когда они познакомились, но не забыл, как она тогда выглядела.
– Тебе нравится?
– Ты мне всегда нравишься, – улыбнулся он, снимая очки, чтобы осмотреть девушку издали.
– Это мое воскресное платье. Я его надела, потому что хочу заказать свой портрет. Возьми, это тебе. – И она протянула ему кошелек.
– Что это?
– Мои сбережения… Ты сможешь выкупить на них еще одну девушку, Тао. Этим летом я снова собиралась искать Хоакина, но я не поеду. Я знаю, мне никогда его не найти.
– Кажется, мы все что-то искали, а нашли совсем другое.
– Что ты искал?
– Знания, мудрость – я уже не помню. Взамен я нашел sing-song girls, и теперь полюбуйся, во что я ввязался.
– Господи, в тебе нет никакой романтики! Да ты из одной вежливости должен был сказать, что нашел еще и меня.
– Тебя я нашел бы в любом случае, это было предначертано.
– Брось мне заливать про переселение душ.
– Именно об этом и речь. В каждом перерождении мы снова встретимся, пока не исчерпаем нашу карму.
– Звучит страшновато. Как бы то ни было, Тао, в Чили я не вернусь, но и прятаться больше не стану. Теперь я хочу быть собой.
– Ты всегда была собой.
– Моя жизнь – здесь. То есть если ты хочешь, чтобы я тебе помогала…
– А как же Хоакин Андьета?
– Может быть, звезда во лбу означает, что он умер. Только представь! Я проделала свое огромное путешествие впустую.
– Ничто не бывает впустую, Элиза. Жизнь – это не путь до определенной точки, ты просто идешь, и все.
– Путь, который мы преодолели вместе, был не так уж и плох. Пойдем со мной, я хочу сделать фотографию и послать ее мисс Розе.
– А можешь сделать вторую для меня?
Они пошли пешком, держась за руки, на площадь Юнион, где находилось несколько фотоателье, и выбрали самое шикарное. В витрине красовалась коллекция фотоснимков героев сорок девятого года: решительный светлобородый парень с киркой и лопатой в руках; группа старателей в жилетах – напряженные взгляды устремлены прямо в камеру; китайцы на берегу реки; индейцы, моющие золото с помощью тонких плетеных корзин; семьи переселенцев, позирующие перед своими фургонами. Дагеротипные снимки успели войти в моду, они служили связующим звеном с далекими семьями, доказательством, что люди на портретах пережили золотое приключение. Говорили, что в городах на Восточном побережье многие мужчины, никогда не бывавшие в Калифорнии, тоже фотографируются со старательскими инструментами в руках. Элиза была уверена, что необычайное изобретение фотографии решительно победило художников, которым редко удавалось достичь сходства.
– Тао, у мисс Розы есть ее портрет с тремя руками. Его написал какой-то известный художник – вот только имени не могу вспомнить.
– С тремя руками?
– Ну, сам художник написал две, а мисс Роза добавила еще и третью. Дядя Джереми прямо трясется, когда его видит.
Элиза хотела заключить дагеротип в золотистого цвета рамку и красный бархат – тогда мисс Роза сможет держать его на столе. Письма Хоакина Андьеты девушка принесла с собой, чтобы навсегда запечатлеть их на снимке, а потом уничтожить. Внутри ателье выглядело как закулисье маленького театра: там были декорации с цветочными беседками и цаплями на озере, картонные греческие колонны, гирлянды из роз и даже чучело медведя. Фотограф оказался суетливым человечком, запинался на каждом слове и перемещался по студии лягушачьими скачками, огибая весь этот театральный хлам. Обговорив детали, фотограф расположил Элизу перед столом, с любовными письмами в руке, а к спине приладил металлическую рейку с поддержкой для головы – устройство напомнило Элизе прут, который мисс Роза крепила девочке на спину во время фортепианных уроков.