«Женщин в шахтах крайне мало, хотя и есть несколько таковых, особо хитрых, которым удается не оставлять собственных мужей в этой «собачей жизни». Дети умирают от эпидемий или ввиду несчастных случаев, матери тех погребают, оплакивают. А затем продолжают работать от зари до зари, чтобы помешать диким нравам полностью возобладать над зачатками приличия. Приподнимают юбки и прямо в подоле, ища золото, прополаскивают воду. Однако некоторые смекнули, что стирать чужую одежду, печь лепешки и продавать последние куда прибыльнее, ведь таким способом значительно увеличивается заработок за неделю по сравнению с тем, сколько получают остальные, гнув свои спины на приисках целый месяц. Одинокий мужчина платит десятикратную стоимость за замешанный женскими руками хлеб, и если я стараюсь продавать ту же продукцию, будучи одетым Элиасом Андьета, то мне дают еще несколько сентаво сверх, Тао. Мужчины способны прошагать немало миль для того, чтобы вблизи увидеть женщину. Девушка, расположившаяся загорать близ таверны, в считанные минуты может обнаружить на своих коленях целую коллекцию небольших кошельков с золотом, иными словами, своеобразную благодарность изумленных мужчин за предоставленную возможность вообразить то, что скрыто под юбками. Меж тем цены все растут, шахтеры все беднеют, торговцы же наоборот. В моменты отчаяния я плачу доллар за яйцо, и тогда мне приносят его сырым с основанным на бренди коктейлем, соль и перец, точнее, все необходимое для верного средства от отчаяния и скорби, которому когда-то меня научила Мама Фрезия. Познакомилась с неким мальчиком из Грузии, он оказался несчастным лунатиком, хотя мне говорят, что такое с ним не всегда. В начале года наткнулся на золотую жилу и ножом соскоблил золота с горной породы на девять тысяч долларов с черпака. И в один из вечеров проиграл все в «монте». Ай, Тао, ты себе не представляешь, во сколько мне обходятся элементарные желания помыться, приготовить чай и сесть, чтобы мысленно с тобой побеседовать. Мне бы хотелось надеть чистое платье и серьги, что подарила мисс Роза. Так, в один прекрасный день, ты увидишь меня красивой и уже не будешь думать, будто я мужеподобная женщина. Все, что со мною происходит, я отмечаю в дневнике, так смогу поделиться подробностями при встрече, потому что в ней, по крайней мере, я уверена; ведь однажды мы снова будем вместе. Думаю о мисс Розе и до чего та, должно быть, рассердится, но прежде чем не встречусь с Хоакином, я не могу ей написать, потому, что вплоть до этого момента никто не должен знать, где я нахожусь. Если мисс Роза начнет лишь подозревать все то, что мне довелось увидеть или услышать, это, пожалуй, сведет ее в могилу. Эта земля греха, - сказал бы мистер Соммерс. - Здесь отсутствуют мораль и элементарные законы, преобладают вызванные игрой пороки, распитие ликеров и бордели. Хотя лично для меня эта страна всего лишь чистый лист, и именно здесь я могу писать о своей новой жизни, стать, наконец, тем, кем пожелаю, и никто, кроме тебя, со мной не познакомится, никто не узнает о моем прошлом, в общем, смогу заново родиться. Здесь нет ни сеньоров, ни слуг, а живет один рабочий люд. Видела нескольких рабов, которым удалось накопить достаточно золота, чтобы поддерживать газеты, школы и церкви для людей своей расы, так они борются с рабством, идущим из самой Калифорнии. Познакомилась с одним человеком, кто купил свободу своей матери; бедная женщина пришла сюда вся больная и состарившаяся, однако ж, теперь, продавая еду, зарабатывает прилично, даже приобрела ранчо и по воскресениям одетая в шелка приезжает в церковь в экипаже, запряженном четверкой лошадей. А ты знаешь, что многие негры-моряки бегут с судов не столько из-за золота, сколько потому, что видят в этом единственный способ получить свободу? Я помню китайских рабынь, появлявшихся за железными балками, которых ты показывал мне в Сан-Франциско, до сих пор не могу их забыть - это зрелище, словно дух прошлого, наводит на меня печаль. В этих краях жизнь проституток совершенно скотская, некоторые кончают самоубийством. Мужчины ждут часами, чтобы уважительно поприветствовать новую хозяйку, и, тем не менее, плохо обращаются с девочками, работающими в так называемых «салонах». Ты знаешь, как их называют? Позорные голубки. А еще самоубийством кончают и индийцы, Тао. Их выгоняют буквально отовсюду, ходят голодные и полностью отчаявшиеся. Никто подобных граждан не нанимает, а затем таких еще и обвиняют в бродяжничестве, заковывают в цепи и отправляют на каторжные работы. Мэры платят за мертвого индийца пять долларов, их убивают из спортивного интереса, а иногда и сдирают покрытую волосами кожу. Здесь не хватает англичан, коллекционирующих эти трофеи, и потому последние демонстрируют, повесив их на животных для верховой езды. Тебе было бы интересно узнать, что тут есть и китайцы, намеренные жить вместе с индийцами. Они уезжают далеко, в северные леса, где все еще продолжают охотиться. Говорят, что буйволов на лугах остается крайне мало».
Элиза, посмотрев драку с медведем, вышла без денег и голодная, ведь с предыдущего дня ничего не ела, и решила, что никогда впредь не будет ставить свои накопления ради чего-либо на пустой желудок. Когда уже нечего было продавать, провела пару дней кряду, не зная, как и выжить. Но, впрочем, до той поры, пока не отправилась на поиски работы и пока не осознала, что, оказывается, зарабатывать на жизнь гораздо проще, нежели о том подозревала; в любом случае, было предпочтительнее найти того, кто бы оплатил счета. Без мужчины вообще, без того, кто бы защищал и поддерживал женщину, последняя считается пропащей, - долбила ей в свое время мисс Роза, хотя позже уже сама осознала, что так было не всегда. В своей роли Элиаса Андьета смогла получить такую же работу, с какой, являясь на деле женщиной, могла спокойно справляться. Служить батраком либо пастухом не представлялось возможным, не умела пользоваться необходимыми орудиями или, на худой конец, арканом, к тому же не доставало силы для того, чтобы поднять палку либо управиться с бычком, хотя другие занятия были ей вполне доступны. В этот день она прибегла к перьевой ручке, точь-в-точь как многократно делала это ранее. Мысль писать письма представляла собой весьма дельный совет ее нового друга, почтальона. Если не удавалось заняться этим в таверне, тогда растягивала свою кастильскую накидку где-то еще, поверх которой располагала чернильницу и бумагу, а затем во все горло оповещала о своем ремесле. Многие шахтеры едва могли бегло что-либо прочесть либо подписаться, ведь за свою жизнь не написали и письма, и в то же время с потрясающей пылкостью все ждали почту, которую считали единственной связью с семьями, что в данный момент находились очень далеко. Пароходы компании «Пасифик Маил» приходили в Сан-Франциско каждые две недели с мешками различной корреспонденции, и стоило тем лишь обозначиться на горизонте, как люди бежали выстраиваться в ряд перед почтой, тем самым, занимая очередь. Служащие задерживались еще часов на десять-двенадцать, разбирая содержимое мешков, несмотря на то, что проводить в ожидании целый день никого не устраивало. Оттуда и непосредственно в сами шахты почта шла еще несколько недель. Элиза предлагала свои услуги на английском и испанском языках, читала письма и на них отвечала. Если клиент еле выдавал пару лаконичных фраз, выражающих, что он еще жив и посылает приветы всем своим, она терпеливо расспрашивала человека, по ходу составляя развернутый рассказ, пока не была заполнена хотя бы страница. За письмо получала два доллара, не придавая значения длине последнего, хотя если оно включало в себя сентиментальные фразы, которые ни за что бы не пришли отправителю в голову, как правило, сверх них ей доставались неплохие чаевые. Кое-кто приносил девушке письма, чтобы та их прочла и чуть приукрасила, ведь таким способом несчастный получал утешение всего лишь от нескольких нежных слов. Женщины, уставшие ждать на другом конце континента, как правило, писали в ответ лишь жалобы, упреки либо целый ряд христианских советов, напрочь забывая о том, что их мужчины сильно страдали от одиночества. В один печальный понедельник прибыл некий «шериф» и разыскал девушку для того, чтобы та записала последние слова некоего приговоренного к смерти заключенного, молодого человека из Висконсина, обвиненного сегодняшним же утром в краже лошади. Невозмутимым тоном, несмотря на свои недавно исполнившиеся девятнадцать лет, он продолжал диктовать Элизе следующее: «Милая моя мама, надеюсь, что, когда получишь эту новость, с тобой будет все хорошо и скажи Бобу с Джеймсом, что сегодня меня повесят. Передай привет Теодоре». Элиза попыталась немного смягчить сообщение, чтобы избавить несчастную мать от предстоящего обморока, но «шериф» сказал, что на всякую лесть уже нет времени. Спустя мгновения несколько честных горожан очутились в центре населенного пункта, посадили его на лошадь с веревкой на шее, другой конец которой перебросили через ветвь дуба, после чего хлестнули по крупу животного, и Теодоре без лишних церемоний остался висеть. Это был далеко не первый человек, кого вешали на глазах Элизы. По крайней мере, подобная расправа считалась быстрой, однако если обвиняемый принадлежал к другой расе, то обычно перед казнью подвергался телесному наказанию. Несмотря на то, что девушка проходила далеко от самого места, крики приговоренного и испуганные вопли зрителей преследовали ее и недели спустя. Как раз в этот день намеревалась было спросить в таверне о возможности пристроиться здесь переписчицей, когда общий галдеж привлек ее внимание. И прямо в тот момент, когда публика начинала выходить после зрелища драки медведя, по единственной улице населенного пункта въезжало несколько запряженных самками мула вагончиков, сопровождаемых сзади индийским мальчиком, играющим на барабане. Как такового общего транспорта не наблюдалось, весь брезент был размалеван, с крыш свисали обтрепанные края одежды, помпоны и китайские лампы, самки мула, украшенные наподобие цирковых животных все шли и шли, сопровождаемые невыносимым звоном бубенцов и медных колокольчиков. Сидевшая на облучке первого экипажа, ехала бабища с гиперболической грудью, в мужской одежде и с зажатой между зубами трубкой пирата. Второй вагон вез какого-то огромного типа, покрытого потертой волчьей шкурой, с бритой головой, с толстыми металлическими кольцами в ушах и вооруженного так, словно человек вот-вот отправится на войну. Каждый вагон тащил за собой на буксире следующий. В них путешествовали остальные, составлявшие маскарадную группу люди, четверо молодых мужчин, наряженных в мятый вельвет и печального цвета парчу, посылающих воздушные поцелуи изумленному скоплению народа. Оцепенение продлилось буквально мгновение, после чего в скором времени все узнали эти колымаги, а раздавшиеся залпом крики и пальба весьма оживили вечер. И подобным образом продолжалось до тех пор, пока позорные голубки не стали героинями дня, обойдя остальных женщин, однако ситуация в целом изменилась лишь тогда, когда в недавно образовавшихся деревнях устроились первые семьи и проповедники, которые, угрожая вечным проклятием, призывали поступать по совести всех остальных. За неимением храмов религиозные богослужения совершались прямо в тех же «салонах», где, как известно, пороки только лишь процветали. И прерывались на время продажи ликеров, между перебранками и просмотром по кругу сладострастных изображений, и все несмотря на то, что пастор то и дело наставлял людей и выговаривал им за ругательства и распущенное поведение. Появлявшиеся на балконе второго этажа уличные женщины философски оказывали сопротивление окунанию, утешаясь лишь тем, что буквально через час их жизнь вернется в привычное русло. Хотя все это дело в упадок и не приходило, было не очень-то и важно, заплатил ли кто-то за устроенный разврат, после которого людей еще и обвиняли в получении платы, будто порок касался вовсе не их, а лишь тех, кто их на подобное искусил. Вот так и установилась четкая граница между порядочными женщинами и ведущими разгульную жизнь. Уставшие подкупать власти и терпеть унижение, некоторые, собрав свои баулы, уходили в противоположном направлении, где рано или поздно все возвращалось на круги своя. Идея бродячей службы предлагала выгодно избежать приставания своих супруг и верующих, вдобавок расширяла свое влияние и на более отдаленные зоны, где имелась возможность зарабатывать вдвое больше. В подходящем климате процветало и само дело, но зима была уже не за горами, вот-вот выпадет снег, сделав непроходимыми все дороги, поэтому нынешнее путешествие и стало для каравана одним из последних.