Вагончики объезжали улицу и задержались на выезде из населенного пункта, потихоньку следуя позади процессии подбадриваемых спиртным и недавно окончившейся драки с медведем людей. Туда же направилась и Элиза, чтобы вблизи посмотреть на невиданное прежде. Понимала, что мало кого привлекало ее эпистолярное мастерство, и чтобы скорее заработать себе на ужин, нужно подыскать что-то другое. Выгодно воспользовавшись прояснившимся небом, несколько добровольцев предлагали свои услуги, чтобы распрячь самок мула и помочь спустить на землю покореженное пианино, чуть позже установленное на траве по приказу мадам, которую все знали по столь любезному имени Джо Ромпеуэсос (сломай кости). В два счета люди расчистили необходимый участок земли, поставили столы, на которых как по волшебству появились бутылки с ромом и ряды почтовых открыток, изображавших женщин нагишом. А еще стояли два ящика с книжками неприличного содержания, о которых говорилось не иначе, как о «постельных романах с самыми пылкими сценами из самой Франции». Такие продавались за десять долларов, по очень выгодной цене, потому что благодаря им можно было возбуждаться сколько угодно раз и к тому же одалживать друзьям; вся продукция была куда прибыльнее услуг одной реальной женщины, - вот как происходящее объясняла сама Ромпеуэсос. И даже попыталась прочесть оттуда абзац, который окружающие прослушали в надгробной тишине, будто звучало некое пророческое провидение. Под конец чтения раздался хор шуток, перемешанный с взрывами смеха, и за считанные минуты в ящиках не осталось ни единой книги. Меж тем настала ночь, а вместе с ней и необходимость освещать фонарями дальнейший праздник. За бутылки с ромом мадам объявила непомерную цену, хотя потанцевать с девушками обходилось всего лишь в четверть последней. А присутствует ли здесь кто-то, сумевший бы нам сыграть на этом проклятом пианино? – как бы между делом спросила женщина. И вот тогда Элиза, у которой тряслись поджилки, дважды не думая, выступила вперед и уселась перед совершенно не настроенным инструментом, мысленно взывая к мисс Розе. Ведь не играла уже месяцев десять и вдобавок не обладала хорошим слухом, но многолетняя тренировка с металлической палочкой за спиной и удары по рукам профессора-бельгийца как нельзя кстати пришли на помощь. Заиграла одну из плутоватых песенок, которую по обыкновению мисс Роза со своим братом пели дуэтом еще в те наивные времена музыкальных вечеринок, до того как судьба сделала крутой поворот, поставив привычный мир с ног на голову. Испуганная поначалу, со временем поняла, до чего хорошо получалось ее, хотя и неуклюжее, исполнение. Менее чем за пару минут в качестве сопровождения к делу подключилась и деревенская скрипка, воодушевив многих на танцы, после чего мужчины увлеклись четырьмя женщинами, и все вместе начали заводить остальную толпу, что только ни вытворяя на импровизированной площадке. Одетое в шкуры пугало сняло шляпу с Элизы и положило ее на пианино таким решительным жестом, что никто не осмелился проигнорировать подобный поступок, и вскоре последняя заполнилась чаевыми. Один из вагончиков предназначался для всего обслуживающего персонала, а также служил спальней мадам и ее приемного сына, дитя барабанов, в другом же путешествовали в скученном виде остальные женщины, а далее, преобразованные в спальни, следовали еще два прицепа. Каждый из них представлял собой деревянную куклу в разноцветных платках, содержащую внутри себя койку о четырех опорах и сооруженного из москитной ткани балдахина. Еще там было зеркало в золоченой раме, импровизированное место стирки, керамический умывальный таз, персидские обесцвеченные ковры. А также что-то изъеденное молью, но все же оставшееся броским, подсвечники со свечами больших размеров, освещающие само помещение. Все это театральное украшение воодушевляло прихожан, скрывало пыль дорог и грохот осуществляемой деятельности. Пока две женщины танцевали под музыкальный аккомпанемент, другие в колымагах в спешке занимались своим делом. Сама мадам, обращаясь с картами словно настоящая волшебница, как не отвлекалась от игорных столов, так и не забывала о своей обязанности зарабатывать авансом на оказываемых ее голубками услугах. И, между прочим, успевала продавать ром и воодушевлять всю честнỳю компанию музыкантов, ни на минуту не расставаясь с курительной трубкой. Элиза исполняла песни, что знала наизусть, а когда репертуар подходил к концу, так начинала все заново, что повторения совершенно никто не замечал. И остановилась, лишь когда взор совершенно помутился от утомления. Увидев девушку ослабевшей окончательно, великан объявил паузу, забрал деньги из шляпы и положил их в карманы пианистки, затем взял ее под руку и осторожно отвел в первый вагон, где всучил стакан с ромом. Элиза отстранила его бессознательным жестом, выпить подобное натощак было равнозначно удару увесистой палкой в самый затылок; тогда он порылся в беспорядке коробок и осколков глиняной посуды, после чего извлек оттуда кусок хлеба и несколько луковиц, на которые, несмотря на неприязнь, девушка тотчас набросилась. Когда все это сожрала в буквальном смысле, подняла взор, оказавшись тем самым прямо перед одетым в кожи типом, наблюдающим за ней с высоты своего огромного роста. Тут великана озарила невинная улыбка, обнажив собой самые белые и ровные зубы во всем здешнем окружении.