- Ничья я не бабушка, черт бы тебя побрал! Я – Ромпеуэсос, ты меня понял, хитрый сопляк?
- Да, бабушка.
Вавилонянин, Злой, некогда уличенный в преступлении тип из Чикаго, пешком пересек континент задолго до начала золотой лихорадки. Говорил на языке индейцев и чем только ни занимался, чтобы заработать на жизнь, начиная с показа феноменов в бродячем цирке, где в скором времени как поднимал лошадь выше головы, так и таскал зубами груженный песком вагон, и заканчивая работой грузчиком на пристанях в Сан-Франциско. Там и обнаружила его мадам Ромпеуэсос и включила в состав каравана. Был способен трудиться за нескольких человек одновременно и, держа такого мужчину при себе, в бóльшей защите сама женщина уже не нуждалась. Вместе им было под силу напугать какое угодно число недоброжелателей, что, впрочем, на деле уже не единожды проявлялось.
- Тебе нужно быть сильным человеком, в противном случае, тебя просто сметут, Чиленито, - советовал он Элизе. – Ты не думай, что я сам был всегда таким, каким ты ныне меня видишь. Ранее я был таким же, как и ты, тщедушным и наполовину вялым существом, однако ж, взялся за гири и вот, взгляни, пожалуйста, на мои мускулы. И теперь практически все меня побаиваются, Вавилонянина, ростом за два метра и весом нелегче коровы. Ни в жизнь не буду походить на тебя! – дело не в размере, дружище. Что принимается в расчет, так это яички. Я был большим испокон веков, но все равно надо мной посмеиваются.
- И кто же над тобой подтрунивает?
- Да все, вплоть до моей матери, покойся она в мире. Я расскажу тебе такое, чего никто не знает…
- Неужели?
- Ты ведь помнишь о Вавилонянине, Добром?… Так вот, ранее им я и был. Хотя последние двадцать лет я – Вавилонянин, Злой, и ты знаешь, сейчас мне, в любом случае, намного лучше.
Позорные голубки
В декабре на складчатые склоны горных хребтов внезапно опустилась зима, и множество шахтеров вынуждено было оставить свои принадлежности и разъехаться по деревням, ожидая наступления весны. Снег лег лишь жалким покровом на опустевший участок земли, сплошь пробуравленный известными своей алчностью муравьями, и оставшееся золото вновь пребывало нетронутым в тиши лона природы. Джо Ромпеуэсос вела свой караван в одну из небольших недавно образовавшихся деревень, расположенную вдоль Вета Мадре, где уже сняла барак, в котором намеревалась перезимовать. Продала самок мула, купила большую деревянную бадью для купания, организовала кухню, поставив две печки, раздобыла куски обычной ткани и сапоги из грубого сукна для своих людей ввиду необходимости всего этого в период дождей и холодов. По всему бараку начали скоблить грязь и развешивать занавески, выделяя таким способом комнаты, располагать кровати с балдахинами, зеркала в золоченой оправе и устанавливать пианино. Мадам тотчас отдала визит вежливости тавернам, магазину и кузнице, другими словами, всем имеющимся здесь центрам общественной деятельности. Что касается периодических изданий, деревня располагала новостным листком, отпечатанным древнейшим способом, который волей-неволей курсировал по континенту и к которому прибегла Джо, чтобы без обиняков объявить народу о своем деле. Помимо своих девочек предлагала бутылки лучшего кубинского и ямайского рома, как их величала сама, хотя, по правде говоря, все представляло собой скорее людоедское поило, способное круто изменить людские души, обратив те к книжкам «погорячее» и к паре игровых столов. Клиенты охотно посещали заведение. Был и еще один бордель, однако различные новшества всегда встречались на ура. Хозяйка другого учреждения выпаливала лукавую волну клевет по отношению к своим соперникам, однако ж, воздерживалась от открытого противостояния в этот замечательный для Ромпеуэсос и Вавилонянина, Злого день. В бараке можно было порезвиться позади импровизированных занавесок, потанцевать под аккомпанемент пианино и сыграть на значительные суммы под присмотром самой хозяйки, которая не принимала участия ни в драках, ни тем более в мошенничестве различного плана, что творилось под крышей ее заведения. Элиза видела, как за пару ночей мужчины расставались с доходом, заработанным за месяцы титанических усилий, после чего плакали на груди девочек, которые, собственно, и помогали тем беднеть.
Прошло не так много времени, а шахтеры уже успели привязаться к Джо. Несмотря на свой пиратский вид, у женщины как-никак было материнское сердце, которое обстоятельства этой зимы подвергли различным испытаниям. Внезапно разразилась эпидемия дизентерии, что повалила добрую половину населения, а некоторых и вовсе убила. Едва узнав, что кто-то уже лежит в смертельном трансе в одной из отдаленных хижин, Джо просила одолжить ей в кузнице пару лошадей и вместе с Вавилонянином пускалась во весь опор выручать несчастного. Обычно их сопровождал кузнец, замечательный по своим качествам квакер, хотя и порицавший деятельность этой бабищи, однако ж, всегда стремившийся прийти на помощь ближнему. Джо заставляла больного поесть, мыла человека, стирала одежду и утешала того, перечитывая по сотому разу письма от находившейся очень далеко семьи, а Вавилонянин и кузнец, тем временем, расчищали снег, искали, где бы взять воду, рубили дрова, аккуратно складывая их рядом с печью. Если человеку было совсем уж плохо, Джо заворачивала больного в одеяло, точно мешок, клала того поперек своего вьючного животного и везла к себе домой. И уже там женщины заботились о нем чуть ли не с профессионализмом медсестер, довольные тем, что, наконец-то, выпала возможность в полной мере ощутить себя самих добродетельными людьми. Но и многого они делать не могли. Так, приходилось обязывать пациентов выпивать литрами сладкий чай, чтобы окончательно не высохнуть, поддерживать в чистоте, одетыми и в состоянии покоя, подпитывая надеждой, что, пропоносив, те облегчат душу, и, кроме того, окончательно пройдут приступы лихорадки. Кое-кто умирал, иные же неделями возвращались в этот мир. Джо была единственной, ловкой и обладавшей сноровкой женщиной, чтобы достойно бросить вызов наступающей зиме, в течение которой по-прежнему намеревалась посещать самые отдаленные хижины; только таким способом ей удавалось обнаруживать тела, уже давно ставшие похожими на некие хрустальные статуи. Но не все оказывались жертвами заболеваний, иногда отдельные представители стреляли себе в рот, потому что больше не могли терпеть заворот кишок, выносить мучительные одиночество и бред. В паре случаев Джо была вынуждена закрыть свое дело, потому что весь барак был устлан плетеными ковриками, а ее голубки, выхаживая больных, совсем изголодались. У «шерифа» деревни начиналась сильная дрожь, стоило ей появиться со своей голландской трубкой и потребовать помощи своим торопливым, несколько пророческим, голосищем. И никто был не в силах ей отказать. Те же самые мужчины, которые в сутолоке плохо отзывались о деревне, покорно выстраивались, готовые услужить. На ничего подобное больнице они не рассчитывали, ведь единственный врач сам давно загнулся, и совершенно естественно ей пришлось взять на себя задачу мобилизовать все возможные средства, стоило речи зайти о скорой помощи кому-либо. Счастливчики, которым та спасла жизнь, добровольно становились ее преданными должниками, и таким способом этой зимой удалось создать некую сеть контактов, в дальнейшем поддерживающую на плаву все дело.