Немало финансовых проблем вынудило Эстер сочетаться браком с кузнецом, на что вмиг ушла четверть всех доходов компании мадам. За те недели, что остальные мучались дизентерией, Джо чуть было не потеряла домик, и все же мысль увидеть когда-нибудь, как ее голубки работают вне всякой конкуренции, рождала в женщине тщеславие, помогающее и далее вести борьбу со всякого рода напастями. Всем пришлось далеко не сладко, но сама женщина уже не могла допустить, чтобы ее девочки зажили прежней жизнью, потому что несмотря на свою собственною нелегкую судьбу, сильно к ним привязалась. Всегда считала себя серьезным промахом Господа Бога, страстно влюбленным мужчиной, поневоле оказавшимся в теле женщины, поэтому и не понимала такое проявление материнского инстинкта, что вдруг ощутила в своем сердце, когда теперь он бы ей подошел менее всего. Ревниво заботилась о Томе Без Племени, хотя получала немалое удовольствие от того, что отмечала, будто выполняет все положенное «словно сержант». В осуществлении необходимого женщина не проявляла и каплю нежности, которой никогда и не было в ее характере. Вдобавок ребенок должен был вырасти крепким - под стать своим предкам, а всякого рода жеманство отнюдь не способствует воспитанию мужественности, о чем и предупредила Элизу, когда застала последнюю, укачивающую малыша и рассказывающую чилийские сказки. Эта внезапно обнаружившаяся нежность обернулась серьезной помехой для ее голубок; в довершении всего они тоже что-то себе смекнули и начали обращаться к мадам, говоря слово «мать». Такое прозвище выводило ее из себя; впрочем, делать подобное им тут же запретила, хотя на эту просьбу никто не обратил своего внимания. «У нас, чтоб вас всех, коммерческие отношения. Яснее просто не могу объяснить: пока работаете, все будем при деньгах, с крышей над головой, едой и с каким-никаким покровительством, но стоит лишь ослабеть или постареть, о чем ясно скажут морщины вместе с седыми волосами, тогда прощайте, мои хорошие! Заменить вас будет проще простого, в нашем мире женщинок до этого дела полным-полно», - в таком духе любила говорить сквозь зубы сама мадам. После чего как бы внезапно удавалось ощутить приторно-сладкое чувство того, что не могла себе позволить ни одна сплетница, пока находится в здравом рассудке. «Вот такая дрянь через тебя и проходит, чтобы выйти в добрые люди», - подтрунивал Вавилонянин, Злой. Так оно и было на самом деле, ведь в то время как женщина тратила драгоценное время, заботясь о больных, не зная людей даже по имени, жившая в деревне другая мадам не пускала кого-либо с чумой даже и на порог своего заведения. Джо становилась все беднее, другая же, напротив, лишь жирела, то и дело красилась в блондинку, вдобавок завела простоватого любовника моложе себя лет на десять с мускулами настоящего атлета и с вкрапленным в улыбку бриллиантом. Тем самым лишь более развила свое дело, и в выходные дни шахтеры выстраивались в ряд перед дверью заведения с деньгами в одной руке и своими сомбреро в другой, а все потому, что всякую женщину, как бы низко та ни пала, выводил из себя вид снятых сомбреро. В этой профессии определенно нет будущего, - подтверждала Джо: закон таковых не защищал, Господь позабыл, а впереди смутно виделись известные вещи – старость, нищета и одиночество. Ей пришла в голову мысль заняться стиркой белья и приготовлением пирогов на продажу, чем можно было одновременно поддерживать и игорное дело и кулинарию, но ее девочки совсем не собирались зарабатывать на жизнь столь тяжелым и малооплачиваемым трудом.
- Это грязное ремесло, девочки. Лучше бы с ним завязать, выучиться на преподавателей, в общем, сделать что-то со своей жизнью и более мне не надоедать! - грустно прошептала мадам. Вавилонянин, Злой, кстати, порядком устал выполнять обязанности представителей народных кварталов и телохранителей. Ему наскучила оседло-пассивная жизнь, к тому же сама Ромпеуэсос заметно изменилась, почему в дальнейшей совместной работе видела все меньше и меньше смысла. Если женщина утратила воодушевление к своей профессии, что же остается на его долю? В моменты отчаяния откровенно разговаривал с Чиленито, и оба развлекались тем, что строили фантастические планы, которые помогли бы окончательно раскрепоститься. Так, налаживали то тут то там передвижные зрелища, поговаривали о покупке медведя и обучении того драке, чтобы впоследствии ходить всем вместе из деревни в деревню, бросая вызов храбрецам сразиться с животным в кулачном бою. Вавилонянин всячески поддерживал затею, а Элиза находила ее неплохим предлогом к последующему путешествию, одновременно соединяя его с поисками Хоакина Андьета. Особых занятий, за исключением приготовления пищи и игры на пианино, у мадам Ромпеуэсос не было, вдобавок всякого рода досуг лишь портил настроение. Та сильно желала вернуться к прежней необъятной свободе дорог, хотя, с другой стороны, уже порядком привыкла к своему окружению, а сама мысль навсегда расстаться с Томом Без Племени раздирала ей сердце. Ребенок уже бегло читал и прилежно писал, и все благодаря убеждениям Элизы в том, что, мол, когда вырастет, непременно должен выучиться на адвоката и защищать права индейцев, вместо мщения за покойников путем раздачи направо и налево пулевых ранений, как к подобному стремилась Джо. «Таким образом, ты будешь самым могущественным воином, а, значит, сможешь держать в страхе англичан», - говорила она мальчику. Хотя ребенок и не смеялся, однако в паре случаев, когда пристраивалась рядом, чтобы почесать тому голову, на раздраженном личике маленького индейца все же отмечалась некая тень улыбки.
Тао Чен появился в доме Джо Ромпеуэсос в очередную декабрьскую среду в три часа пополудни. Дверь открыл Том Без Племени, незамедлительно пригласил пройти в гостиную, совершенно свободную в это время, сам же удалился, чтобы позвать голубок. Спустя некоторое время красавица-мексиканка появилась на кухне, где Чиленито замешивала хлеб, чтобы объявить, будто один китаец все продолжает спрашивать насчет Элиаса Андьета. Девушка не удостоила услышанное своим вниманием, трудилась как-то рассеянно, все терзая себя воспоминаниями о сновидениях предыдущей ночи, в которых мелькали вперемешку то столы с лотереей, то чьи-то замученные глаза.
- Да я же тебе говорю, что здесь тебя ждет один китаец, - повторила мексиканка, и эти слова подействовали на Элизу, будто ее лягнула сама ослица.
- Тао! – только и успела крикнуть, рванувшись с места.
Но войдя в гостиную, девушка оказалась лицом к лицу с совершенно другим человеком, почему пришлось помедлить несколько секунд и только затем признать в нем своего друга. У того уже не было прежней косицы, носил коротко остриженные волосы, густо напомаженные и зачесанные назад. Теперь пользовался круглыми очками в металлической оправе и одевался в темный костюм, состоявший из сюртука, жилета с тремя пуговицами и отлично подогнанных брюк. К тому же, на руке висели пальто с зонтиком, а в другой молодой человек держал шляпу-цилиндр.
- Бог ты мой, Тао! Что с тобой произошло?
- В Америке следует одеваться американцем, - улыбнулся он.
В Сан-Франциско на него напали трое драчунов, и не успел тот отстегнуть от своего пояса нож, как был оглушен ударом палкой, причем такое издевательство над «небожителем» немало их развлекло. Чуть пошевельнувшись, понял, что лежит в каком-то переулке, весь в нечистотах, с перемятой косицей, обернутой вокруг шеи. Это и вынудило принять решение сделать стрижку и одеваться как остальные простачки. Такой новый облик выделялся в толпе китайского квартала, но вскоре понял, что человека в таком виде принимают за его пределами гораздо лучше, к тому же открывают двери мест, куда ранее было просто не попасть. Возможно, он был единственным китайцем, кто разгуливал по городу в данном обличье. Коса считалась священной, и решение с ней распрощаться было обусловлено намерением не возвращаться более в Китай и твердо обосноваться в Америке, тем самым, совершив непростительное предательство императора, родины и всех предков. И все же костюм с прической определенно изумляли, указывая собой явную принадлежность к американцам. Более того, Элиза просто не могла оторвать от него глаз: перед ней словно стоял незнакомец, которого нужно было узнавать заново, причем с самого начала. В качестве обычного приветствия Тао Чен наклонился несколько раз, но девушка подавила в себе сильный, обжигающий тело, порыв его обнять. А ведь когда-то они неоднократно спали бок о бок, ни разу сознательно друг друга не касаясь, разве подобное могло произойти лишь во сне.