Слабое здоровье Галилея, возможно, подтолкнуло его к скорому принятию решения: поскольку вскоре после того, как при дворе проходил спор о плавающих телах, он серьезно заболел и не мог поправиться в течение нескольких месяцев. Болезнь заставила Галилея покинуть город и обосноваться для исцеления на Вилла-дел-ле-Сельве - в загородном доме, любезно предоставленном ему одним из добрых друзей. По повелению великого герцога, Галилей, поселившись в этом уютном уголке среди холмов, практически не вставая с постели, взялся за изложение своих мыслей по поводу плавающих тел и написал трактат, составивший целую книгу, которую он назвал «Разговор о телах, которые остаются на поверхности воды или движутся в ней».
Во время работы над этим проектом Галилей получил встревожившее его письмо от одного знакомого художника из Рима. «Мне рассказал мой друг, священник, который искренне восхищается Вами, - предупреждал Галилея живописец Людовико Карди да Чиголи, - что некие злонамеренные лица, завидующие Вашим добродетелям и достоинствам, встречались в доме архиепископа во Флоренции и с яростной энергией пытались изыскать способы нанесения Вам вреда, и это касалось как вопроса о движении Земли, так и других тем. Один из них высказывал сожаление, что не имеет священнического сана, который дал бы ему возможность объявить во всеуслышание с кафедры, что вы говорите абсурдные вещи. А некий священник, питающий к Вам особую вражду, ответил, что моральный долг каждого доброго христианина и истинно верующего сделать это. Сейчас я пишу Вам об этом, чтобы Ваши глаза всегда оставались открытыми и замечали подобную зависть и недоброжелательство со стороны подобных злонамеренных лиц»[18].
Эти собрания «злонамеренных лиц» могли стать причиной, побудившей Галилея принять решение поскорее отправить дочерей в монастырь, под защиту сестер; во всяком случае, именно в этот период он и написал письма, положившие начало обустройству обеих в обители.
Отец настаивал на том, чтобы девочки оставались вместе, несмотря на отрицательное отношение Конгрегации епископов и духовенства к помещению двух детей из одной семьи в один и тот же флорентийский монастырь. И хотя Галилей нигде не излагает основания этого своего пожелания, он вполне мог подметить в Ливии характерную болезненную склонность к меланхолии и отстранению от окружающих людей, которая впоследствии омрачила ее зрелые годы. И что бы стало с ней, не будь рядом жизнерадостной старшей сестры, способной противостоять ей мрачным настроениям? Галилей выяснил, что в других итальянских городах не существовало правил, препятствующих поступлению родных сестер в одну обитель, но он не хотел посылать дочерей на чужбину. Отцу хотелось, чтобы они оставались рядом с ним, хотя это и означало, что ему придется прилагать особые усилия, дабы преодолеть сложившиеся правила.
В декабре 1611 г. кардинал Франческо Мария дель Монте писал Галилею:
«В ответ на письмо, посвященное поступлению в монастырь Ваших дочерей, должен сказать, что я полностью понимаю, что вы не желаете немедленного их пострижения, но хотите, чтобы девочек пока приняли в обители и научили исполнять религиозные обеты, подготовив к пострижению к тому моменту, когда обе достигнут канонического возраста. Но, как я уже писал Вам ранее, сие не разрешается по многим причинам: в частности, это может стать ненужным стимулом и оказать нежелательное влияние на тех, кто пожелает принудить молодых особ принимать монашеское звание по каким- либо корыстным, личным мотивам. Правило это никогда не нарушается и не будет нарушено Священной Конгрегацией. Как только дочери Ваши достигнут канонического возраста, они могут быть приняты в монастырь (необходимо сделать вклад установленного размера, если только в выбранной Вами обители уже не будет максимального количества сестер; если же так случится, необходимо будет удвоить размер вклада). Поймите, что вакансии в монастырях не могут долго оставаться свободными, иначе последует суровое наказание и даже отрешение настоятельницы от должности, как Вы в том можете убедиться, прочитав Декреталию Папы Клемента, изданную в году 1604-м от Рождества Христова»1.
Официально девочек не могли принять в монастырь, но подобная практика давно уже стала нормой, и Галилей был прекрасно осведомлен об этом. И если кардинал дель Монте, который способствовал получению Галилеем его первой преподавательской должности в Университете Пизы, проявил нежелание или неспособность помочь помещению девочек в обитель до достижения ими шестнадцати лет, значит, следовало использовать другие связи.
По мере того как подходила к концу работа над трактатом о плавающих телах, Галилей в письменном виде представлял свои аргументы великому герцогу и широкой публике, разъясняя, почему исследование погруженных в воду тел заслуживает целой книги и почему он прервал ради этого цикл публикаций об астрономических открытиях, о которых было объявлено в «Звездном посланнике». Чтобы никто не подумал, что он вовсе отказался от наблюдений за небом или что они продвигаются слишком медленно, Галилей пояснял во введении к новой книге: «Отсрочка была вызвана не обнаружением трех тел Сатурна, не изменениями формы Венеры, сходными с фазами Луны, и не последствиями, вытекающими из таковых известий. Я был занят расчетами времени обращения вокруг Юпитера каждой из Медицейских планет, которое изучал еще в апреле прошлого, 1611 года, когда находился в Риме... Добавлю к этому и наблюдения за темными пятнами, видимыми на теле Солнца... Продолжая наблюдения, я в конце концов пришел к выводу, что таковые пятна... перемещаются благодаря обращению Солнца вокруг своей оси, составляющему примерно один лунный месяц, - величайшее открытие, которое представляется мне особенно важным, принимая во внимание все вытекающие из него последствия».
Таким образом «Разговор о телах» не только бросал вызов аристотелевской физике в области истолкования поведения погруженных в воду или плавающих на ее поверхности объектов, но также подвергал сомнению безупречную красоту Солнца. Кроме того, Галилей попирал традиции академической науки, написав свою книгу на итальянском, а не на латинском языке, считавшемся тогда общим, универсальным языком европейского научного сообщества.
«Я писал на разговорном наречии, потому что хотел, чтобы все смогли прочесть эту книгу, - объяснял Галилей, подразумевая плотников Венецианской судоверфи, стеклодувов с острова Мурано, гранильщиков линз, изготовителей инструментов и просто любознательных соотечественников, которые посещали его публичные лекции. - Я поступил так, ибо видел, как проходят обучение студенты университетов, вознамерившиеся стать врачами, философами и прочими учеными людьми; хотя многие из них подходят для профессии, которую избрали, но другие молодые люди, которые могли бы также получить образование, удерживаемы семейными заботами и другими делами, далекими от словесности... И я хочу, чтобы теперь все они увидели: природа дала им, наравне с философами, глаза, чтобы наблюдать ее деяния, и разум, дабы они могли постигать и познавать ее»1.
Поведение Галилея возмутило и глубоко оскорбило его коллег-философов - в особенности таких, как Людовико делле Коломбе из Флорентийской академии, который вступил в публичную схватку с Галилеем и проиграл ее. Коломбе провозгласил себя «антигалилеистом», бросив вызов антиаристотелевской позиции самого Галилея. В свою очередь, сторонники Галилея приняли название «галилеистов» и приступили к дальнейшему разгрому хлипкой философии Коломбе, издевательски обыгрывая его имя. Поскольку «Colombo» по-итальянски означает «голубь», они в насмешку прозвали критиков Галилея «голубиной лигой».
Сегодня, когда всем прекрасно известно, сколь незначительна наша родная планета, вращающаяся вокруг заурядной звезды в спиралевидном ответвлении одной из миллиардов галактик бесконечного космоса, никому и в голову не придет воспринимать Землю как центр Вселенной. Но именно так считали во времена Галилея, так что его открытие стало поистине революционным.