Какова бы ни была просьба сестры Марии Челесте, Галилей никогда не отказывал ей, за что в ответ удостаивался самой горячей признательности. Характерное слово, которое использовала сестра Мария Челесте для выражения любви и благодарности за внимание со стороны отца, - «amorevolezza» (любящая тебя) - оно встречается более двадцати раз в дошедших до нас ста двадцати четырех письмах, и каждый раз дочь благодарит Галилея за только что проявленную заботу или щедрость по отношению к ней самой, к ее родной сестре или к кому-либо еще в обители. Таким образом, занимаясь разработкой основ современной физики, преподавая математику знатным особам, делая открытия в области астрономии и публикуя научные труды, обращенные к широкой аудитории, Галилей находил также время покупать нитки для сестры Луизы, подбирать органную музыку для матери-настоятельницы Акиллеи, присылать в обитель посылки с выращенными у себя в саду цитрусовыми, домашним вином и листьями розмарина для кухни и аптеки Сан-Маттео.
«Если бы я даже захотела найти слова, чтобы выразить мою благодарность Вам, достославнейший господин отец, за недавно присланные в обитель дары, - писала Мария Челесте 29 октября 1623 г., через неделю после того, как отправила отцу свое небольшое сочинение, - то просто не смогла бы вообразить, как начать выражение столь глубокой признательности. Более того, я полагаю, что подобное проявление благодарности не доставило бы Вам радости, несмотря на Вашу доброту, ибо Вы предпочитаете истинную благодарность нашего духа громогласным речам и церемониям. Итак, мы лучше послужим Вам, приложив все силы к тому, что больше другого умеем делать, я имею в виду молитвы, и будем просить о награждении и воздаянии Вам за эти и другие, бесчисленные и еще более значительные подношения, которые мы от Вас получаем».
С волнением ожидая неизбежного отъезда отца в Рим сестра Мария Челесте боялась, что разлука может оказаться долгой, ужасалась тому, что будет лишена его внимания и заботы. Как обычно, она писала о делах Винченцо: «Я хочу замолвить слово за нашего бедного брата хотя, вероятно, говорю об этом не к месту, и все же заклинаю Вас простить ему на этот раз ошибку, обвиняя в качестве истинной причины совершения сего промаха его юность, а поскольку Винченцо поступил так впервые, он тем более заслуживает милости. А потому я вновь умоляю Вас взять его с собой в Рим, а уж там, где у Вас не будет недостатка в возможностях, Вы сумеете дать сыну те наставления, которые подскажут Вам отеческий долг и природная доброта, а также любовь и нежность».
Винченцо, которому к тому времени уже исполнилось семнадцать лет, превратился в угрюмого, неблагодарного юношу - полную противоположность своей старшей сестре. Посещая колледж в Пизе, он безрассудно тратил деньги и злоупотреблял добротой друга Галилея - Бенедетто Кастелли, на чье попечение был оставлен. Однако ни одно из писем Кастелли не дает разъяснений, в чем же состояла та особая провинность, вызвавшая отеческий гнев Галилея, о котором упоминает Мария Челесте.
Раздраженный постоянными просьбами сына о финансовой помощи, Галилей писал Кастелли: «Впредь он должен исходить из того, что будет получать по 3 скуди в месяц на карманные расходы. На эти деньги он может купить гипс, перо, чернила, бумагу или что-то иное, в чем у него будет нужда; и он еще должен считать себя счастливцем, имея так много скуди в возрасте, в котором сам я довольствовался жалкими крохами»1.
К концу ноября, после появления из печати «Оценщика», вызвавшего немалый интерес в Риме, сестра Мария Челесте попросила отца оказать ей «одно из наиболее желанных благодеяний», прислав в обитель экземпляр книги. Это было как раз накануне его предполагаемого отъезда.
Достославнейший господин отец! Между безграничной любовью, которую я питаю к Вам, и страхом перед внезапно наступившими холодами, кои обычно причиняют Вам столько бед, усиливая боль и хворобу, Вас мучающие, я нахожу невозможным пребывать без новостей от Вас; вот почему умоляю: дайте мне знать, достославнейший господин отец, как Вы себя чувствуете и когда собираетесь отправляться в путешествие. Я стараюсь ускорить работу над бельем, оно почти закончено. Однако на пришивание бахромы, образец которой я Вам посылаю, как я сейчас вижу, материала не хватит - во всяком случае, на последние две вещи для этого нужны еще четыре локтя. Прошу Вас, сделайте все, что сможете, чтобы побыстрее прислать мне сию отделку, и тогда я смогу доставить Вам все до Вашего отъезда - поскольку сия работа связана именно с дорожными потребностями, я так тороплюсь закончить ее.
Так как у меня нет комнаты, где я могла бы спать ночью, сестра Саманта, по доброте душевной, позволяет мне оставаться у нее, лишая сей милости собственную сестру; однако в комнате сейчас чудовищно холодно, а я сама полна стольких переживаний, что просто не вижу, как вынесу пребывание там, достославнейший господин отец, если Вы не окажете мне помощь, предоставив один из своих прикроватных балдахинов - белый, который теперь не понадобится Вам в связи с отъездом. Я отчаянно нуждаюсь в том, чтобы знать: сможете ли Вы оказать мне эту услугу. И еще одно, о чем я вынуждена просить Вас - пришлите мне Вашу книгу, ту, коя только что опубликована, я хотела бы прочитать ее, жажду увидеть, о чем она.
У меня также есть несколько пирогов, испеченных мною несколько дней назад; надеюсь вручить их Вам, когда Вы зайдете попрощаться с нами. Полагаю, что это случится не столь скоро, как я боялась, и хотелось бы передать Вам пироги прежде, чем они зачерствеют. Сестра Арканжела по-прежнему проходит очищение, она еще очень слаба после двух прижиганий на бедрах. Я тоже чувствую себя не слишком хорошо, но настолько привыкла к нездоровью, что практически совсем не думаю о нем, видя, какую радость доставляет Господу испытывать меня той или иной малой болью. Я благодарю Его и молюсь, чтобы Он даровал Вам, достославнейший господин отец, самое доброе здравие - духовное и телесное. И в завершение примите самые наилучшие пожелания с любовью от меня и от сестры Арканжелы.
Писано в Сан-Маттео, ноября, 21-го дня, в год 1623-й от Тождества Христова.
Горячо любящая дочь, Сестра Мария Челесте
Если у Вас, господин отец, остались воротнички, которые надо отбелить, можете выслать их нам.
В великой тишине, опускавшейся на обитель Сан-Маттео по окончании вечерней службы, тридцать сестер одетыми ложились на свои суровые ложа. Если Смерть явится за одной из них в ночи, инокиня предстанет перед ней в полном облачении, готовая к вечной жизни. Ну а когда прозвонит колокол, призывающий монахинь к заутрене, разгоняя полуночную тьму, все они мгновенно поднимутся с соломенных матрасов и без промедления босиком проследуют в церковь, чтобы светом свечей приветствовать своего небесного жениха - Иисуса.
«Venite adoremus»[41], - пели они, занимая места перед алтарем, у решетчатой преграды, чтобы начать заутреню - первую службу в круге богослужений нового дня. Монахини касались лбами каменного пола, осеняли крестом губы, а затем вставали и склонялись в молитве за всех, кто нуждался в помощи и спасении.
Среди предрассветных теней, постепенно светлевших по мере того, как заутреня сменялась хвалебными гимнами, сестры возвращались в кельи, чтобы предаться короткому сну. Но вероятно, именно в эти часы, еще до восхода солнца, 10 декабря 1623 г. сестра Мария Челесте нашла время, чтобы написать тайное послание отцу - там говорилось о деле, имевшем исключительную важность для обители.
Галилей, все еще собиравшийся в Рим, предложил обратиться к папе от имени монахинь Сан-Маттео. Он хотел, чтобы сестра Мария Челесте, прекрасно знавшая положение дел в обители, рассказала ему об их наиболее насущных нуждах. Несколько дней подряд она обсуждала этот вопрос с настоятельницей и самыми доверенными сестрами и наконец, полагаясь на собственные наблюдения, приняла решение сделать то, что сослужило бы добрую службу монастырю.
Мария Челесте была против того, чтобы даже упоминать о пожертвованиях. Конечно, обитель была нищей, и сестры часто голодали, но бедные клариссы сознательно выбрали жизнь, полную самоотречения и крайней воздержанности. Их мать-основательница, Клара, сама избрала привилегию Бедности как самое точное подражание Христу. После смерти в 1226 г. покровителя, Франциска Ассизского, Клара успешно отстаивала право не владеть никакой собственностью, несмотря на возражения представителей церковных властей, которые опасались, что она уморит себя голодом. Уступая ее воле, папа Григорий IX разрешил бедным сестрам из монастыря Сан-Дамиано придерживаться избранного пути - как вся обитель, так и каждая монахиня должны были жить в нищете.