Однако в то же время Урбан не переставал упражнять свой разум, он писал и публиковал произведения в жанре эпической поэзии. Папа осуществил реформу Бревиария - повседневного сборника молитв, служб, гимнов, житий святых и поучительных отрывков из Библий, принятого в монашеской среде, - добавив в него, в частности, гимны собственного сочинения в честь канонизированных им святых. А затем, желая довести уже существующие, в основном древние, гимны из старого бревиария до своих высоких стандартов, Урбан назначил группу образованных иезуитов для обработки текстов в соответствии с правилами современной грамматики и метрики.
Он приложил усилия, чтобы обессмертить свое имя строительством Святого Петра в базилике Ватикана. В 1624 г., вскоре после избрания, Урбан дал распоряжение скульптуру Джоано Лоренцо Бернини построить baldacchino (арку над алтарем), в котором разрешалось находиться только папе. К1630 г., когда Галилей прибыл в Рим, гигантский балдахин уже возвышался внутри церкви, опираясь на четыре краеугольных куска мрамора, каждый из которых был с двух сторон украшен фамильным гербом Барберини - тремя пчелами. Сооружение поддерживали четыре колонны спиралевидной формы, 95 футов высотой, а над ними располагалась тяжелая пышная конструкция, увенчанная золотым крестом и группой резных ангелов. Бронзовые колонны несли на себе балки из Пантеона - гигантской античной постройки, пережившей захват Рима варварами в V веке. Когда Урбан приказал ободрать почитаемый всеми Пантеон, чтобы воздвигнуть собственный монумент, разъяренные римляне злословили, обыгрывая его имя: «Что не смогли сделать варвары, то довершил Барберини»[54].
Повсюду в Риме Галилей мог обнаружить свидетельства масштабных и амбициозных проектов Урбана. И хотя тосканский философ по-прежнему оставался в фаворе у папы - о чем свидетельствовали только что полученный им пост каноника и предоставление дополнительного дохода, - он уже не мог ожидать той же степени личной близости и открытости контактов, которые были его привилегией в прошлом. Галилей, впрочем, не имел причин считать это проявлением пренебрежения или неуважения по отношению к себе, особенно после приглашения на обед в качестве почетного гостя в дом к племяннику-кардиналу или после того, как отец Риккарди обсуждал подробности его «Диалогов» во время частной беседы с Его Святейшеством.
16 июня Галилей узнал, что «Диалоги» благополучно прошли цензуру. Через несколько дней отец Риккарди поставил на рукописи свою резолюцию, предоставляя Галилею предварительное разрешение на публикацию с условием, что тот обещает внести в текст некоторые исправления. Например, папе не понравилось название, поскольку в нем упоминался такой природный феномен, как приливы. Галилею предложили выбрать нечто более математическое или гипотетическое. Кроме того, предисловие и заключение должны были подтверждать признанную папой философию науки, которая объясняла сложность Природы мистическим всемогуществом Господа. В любом случае переговоры с печатниками об издании «Диалогов» можно было начинать.
Удовлетворенный Галилей поспешил в конце июня покинуть Вечный город, прежде чем подцепит чуму или у него начнется приступ малярии, спровоцированный летней жарой. Он обещал отцу Риккарди, что внесет все необходимые исправления дома, в Беллосгвардо, а осенью привезет в Рим новый вариант книги.
«Будь на дворе иное время года, я остался бы до выпуска книги, - объяснял он в письме своему генуэзскому другу, - или передал рукопись князю Чези, который проследил бы за всем от моего имени; но князь был болен и, что еще хуже, как я теперь понимаю, уже тогда находился на пороге смерти»[55].
В самом деле, добрый князь Чези скончался 1 августа, в возрасте 45 лет, от заболевания желчного пузыря. С его смертью практически закончила свое существование Академия-деи-Линчеи, а Галилей понял, что теперь ему придется самостоятельно заняться всеми делами, связанными с изданием «Диалогов». Он надеялся избежать многократных поездок в Рим и обратно, а потому счел за благо получить разрешение на публикацию у местных властей в Тоскане.
Однако прежде, чем он начал осуществление этого плана, до Милана и Турина докатилась смертоносная чума, которая весь следующий год медленно распространялась на юг, в сторону Флоренции. Вскоре перепуганные итальянцы по обе стороны реки Арно начали хоронить первые жертвы эпидемии, и умерших становилось все больше и больше. В числе первых в Беллосгвардо умер один из ремесленников, работавших у Галилея, стеклодув; на коже его выступили черные пятна, а в паху и подмышками вздулись гнойные бубоны.
Возлюбленный господин отец! Я крайне встревожена и обеспокоена, воображая, какое огорчение должна была причинить Вам внезапная смерть Вашего несчастного работника. Я полагаю, что Вы воспользуетесь всеми мерами предосторожности, чтобы защититься от сей опасности, и я страстно умоляю Вас приложить все силы в этом направлении; я, кроме того , знаю, что Вы страдаете болезнями, сопоставимыми степени угрозы с нынешней угрозой, вот почему я обещаю не слишком печалить Вас рассуждениями о недугах. Но при всем уважении и дочерней привязанности я заклинаю Вас добыть самое лучшее лекарство, каковым является милость благословенного Господа, даруемая через покаяние и сокрушение сердечное. Это, без сомнения, самый ценный медикамент не только для души, но и для тела: потому что если считается, что жить счастливо - значит получить непременное условие, чтобы избежать заразной болезни, то разве не является величайшим счастьем, которое мы можем обрести в жизни, радость, даруемая чистым и спокойным сознанием?
Совершенно определенно, что когда мы обладаем этим сокровищем, то не боимся ни опасности, ни смерти; а поскольку Господь наказует нас такими розгами, мы пытаемся, с Его помощью, пребывать в готовности переносить удары столь могущественной руки, которая, великодушно даровав нам настоящую жизнь, сохраняет за собой власть лишить нас ее в любой момент и по любой причине.
Прошу Вас, господин отец, примите эти слова, предложенные от преисполненного любовью сердца, и помните о том положении, в котором, по Божьей милости, я нахожусь, потому что стремлюсь войти в иную жизнь, так как каждый день я вижу, какой суетной и жалкой является эта: в смерти я прекращу грешить против благословенного Бога и очень надеюсь, что смогу там молиться еще усерднее за Вас, возлюбленный господин отец. Я не знаю, возможно, это мое делание слишком эгоистично. Я молю Господа, который все видит, обеспечить Вам Его сострадание, которое я не умею правильно испросить по своему невежеству, и даровать Вам ист инное утешение.
Все мы здесь находимся в добром здравии, кроме сестры Виоланты, которая потихоньку угасает; и хотя мы обременены скудостью и нищетой, кои стали нашим повседневным жребием, но все же нам не приходится страдать телесно благодаря помощи Божьей.
Я очень хочу знать, получили ли Вы ответ из Рима касательно пожертвований, которые просили для нас.
Синьор Корсо [брат сестры Джулии] прислал нам шелка, и мы с сестрой Арканжелой получили свою долю.
Я пишу Вам в седьмом часу и прошу извинить меня, если сделала ошибки, потому что днем я и часа не могу найти для себя; ведь в дополнение ко всем прочим обязанностям я теперь должна учить грегорианскому хоралу девочек, а по распоряжению Мадонны отвечаю и за ежедневное руководство хором: сие стало для меня весьма затруднительным, ибо я плохо знаю латинский язык. Конечно, эти занятия мне очень нравятся, если бы только не приходилось работать без остановки; однако в этом есть и свои преимущества: я и четверти часа не сижу теперь в праздности. Кроме того, мне нужно спать, чтобы голова оставалась ясной. Если бы Вы научили меня секрету, известному Вам, возлюбленный господин отец, как можно спать так мало, я была бы очень благодарна, ибо семь часов сна кажутся мне слишком большой потерей времени.