В. Когда он получил разрешение от главы Святейшего Дворца на публикацию названной книги, раскрыл ли он достопочтенному отцу факт существования названного указания, ранее им полученного в связи с вышеупомянутым указом Святой Конгрегации?
О. Мне не случалось обсуждать с главой Святейшего Дворца сие распоряжение, когда я просил о разрешении на публикацию, так как я не думал, что это необходимо. У меня также не возникло на сей счет никаких сомнений, так как я никогда не отстаивал и не защищал в названной книге учение, что Земля движется и что Солнце неподвижно, но, напротив, демонстрировал мнение, противоположное мнению Коперника, и показывал, что аргументы его слабые и неубедительные».
Эта последняя фраза в показаниях Галилея свидетельствует о том, что он понимал безнадежность своей позиции. Не будем судить ученого слишком строго. Разумеется, к концу первого дня допросов он ясно видел надвигавшуюся опасность, и у него были серьезные причины беспокоиться за свою участь. Посол Никколини даже предупреждал его о необходимости покорности и согласия со всем, что будут требовать от него инквизиторы. Но Галилей не лгал под присягой. Он был католиком, который верил в нечто такое, во что католикам было запрещено верить. Не порывая с Церковью, он пытался придерживаться - и в то же время не придерживаться - спорной гипотезы, образа движущейся Земли. И двойственность его показаний напоминает двойственность «Ответа Иньоли», когда он описывал, как итальянские ученые исследуют все нюансы учения Коперника, прежде чем отвергнуть его теорию на религиозном основании. Галилей верил в собственную невиновность и искренность, это ясно из писем, написанных им до, во время и после суда.
Однако инквизиторы, выслушав ответы Галилея, могли без труда уловить эту двойственность. Ведь вся каша заварилась в основном из-за того, что Урбан назвал «Диалоги» восторженной защитой Коперника. Прокуроры могли допрашивать Галилея на основании подозрений в обмане и мошенничестве. Но ведь об этом и речи не было. Вероятно, они тоже понимали всю сложность ситуации. Или просто поймали ученого на слове. А может, и то, и другое.
Когда допрос закончился, Галилео велели пройти в определенную комнату в здании, где ночевали представители Святой Инквизиции. Комната эта использовалась в качестве темницы, и ученый получил указание не покидать ее без особого разрешения под страхом наказания со стороны Святой Конгрегации. Ему приказали поставить внизу подпись, дать обет молчания и подписать бумагу: «Я, Галилео Галилей, подтверждаю все вышеизложенное».
Пока Галилей, которому, как упоминалось выше, запрещалось покидать свою комнату, ждал результатов первого слушания, уже вторая команда, составленная из трех богословов, заново, вдоль и поперек, изучала «Диалоги». Меньше чем через неделю эти консультанты Святой Инквизиции, двое из которых служили в комиссии по проверке книг в сентябре прошлого года, представили свои заключения; и хотя заключения эти были разного объема и составлены в разных выражениях, но все трое пришли к заключению, что книга беззастенчиво защищает Коперника.
«Нет ни малейших сомнений, что Галилей проповедует в письменном виде движение Земли, - утверждал иезуит Мельхиор Инхофер. - Вся его книга говорит сама за себя. Никто не может учить будущие поколения и тех, кто находится далеко, иначе как в письменной форме... и он пишет по-итальянски, конечно, не для иностранцев или других ученых мужей, но, прежде всего, чтобы сообщить взгляды сии простым людям, в сознании которых ошибки легко укореняются»[61].
Инхофер не только составил самое длинное из трех осуждающее заключение, но и воспринял «Диалоги» как личное оскорбление. «Если бы Галилей нападал на отдельного мыслителя за его неадекватные аргументы в пользу неподвижности Земли, мы могли бы сделать из его текста благоприятные выводы, - говорит Инхофер, - но, поскольку он объявляет войну вообще всем и считает интеллектуальными карликами всех, кто не пифагореец и не коперникианец, становится ясно, что у него на уме».
Галилей заявил, что якобы не ведал о самом строгом и жестком предупреждении. Теперь консультанты утверждали, что он нарушил даже самую мягкую интерпретацию снисходительного порицания - как это и было на самом деле. Хотя «Диалоги» получили разрешение на публикацию, они все равно отдавали ересью, и трибунал Инквизиции должен был до конца месяца попытаться найти приемлемое решение, что же делать с автором.
28 апреля спокойный отдых папы в Кастель-Гандольфо, где Урбан уединился со своим племянником, кардиналом Франческо Барберини, нарушило послание генерал-инквизитора Винченцо Макулано да Фиренцуола. И хотя именно папа инициировал суд над Галилеем, кардинал Барберини, как один из десяти судей-инквизиторов, предпринимал все мыслимые усилия, чтобы защитить своего бывшего наставника и товарища по Академии-деи-Линчеи от гнева дяди Урбана. Вероятно, кардинал Барберини предполагал, что события развернутся именно так, как докладывал теперь генерал-инквизитор, й убедил Святую Конгрегацию дать ему позволение во внесудебном порядке общаться с Галилеем.
«Чтобы не терять времени, - писал кардиналу Барберини генерал-инквизитор, - я вчера имел с Галилеем беседу после обеда, и, после неоднократного обмена мнениями, я отстоял свою позицию, благодаря милости Божией: я дал Галилею увидеть, что он совершенно заблуждается и что в книге своей зашел слишком далеко»[62].
Генерал-инквизитор, доминиканский монах, как и отец Риккарди, однако в отличие от него получивший образование военного инженера, отлично понимал преимущества коперникианского взгляда на мир. Более того, он лично предпочитал отделять строение Вселенной от размышлений о Священном Писании. Но в частных беседах один на один этот человек убеждал Галилея покаяться, чтобы тихо уладить дело с наименьшими потерями, так, чтобы обе стороны смогли сохранить лицо.