Еще я заметил, что Чарлзу Муру нездоровится. Он то умолкал на несколько секунд и словно бы отключался, то сверлил меня взглядом, точно старался узнать, что у меня на уме. Временами мне становилось не по себе, а добиться этого ох как трудно. Глаза у Мура были страшноватые — темные, запавшие, видящие тебя насквозь. Говорил он медленно, размеренно, низкий голос гудел как труба: не успокаивал, а тревожил.
— Вы были знакомы с капитаном Кемпбелл до ее назначения в Форт-Хадли?
— Да. Я познакомился с ней шесть лет назад. Она училась в специализированном центре в Форт-Брэгге. Я там преподавал.
— Тогда она только что получила степень магистра психологии в Джорджтаунском университете.
Он взглянул на меня так, как смотрят люди, когда слышат от вас то, что, по их мнению, вы не знаете.
— Кажется, да.
— Значит, вы были вместе в Брэгге, когда она получила назначение в четвертую группу психологических операций?
— Я уже сказал: я преподавал в специализированном центре. Она служила в четвертой группе.
— Что было потом?
— Германия. Мы были там приблизительно в одно время. Затем возвратились в Форт-Брэгг, в школу Джона Кеннеди, где оба преподавали. После этого нас одним приказом отправили в Персидский залив, потом ненадолго в Пентагон и два года назад — сюда. Зачем вам все это нужно?
— Чем вы занимаетесь в Форт-Хадли, полковник?
— Мои занятия засекречены.
— Ах вот что, — кивнул я и записал для вида.
Чтобы два офицера, пусть и специализирующихся в одной, сравнительно узкой, области, столько лет получали назначения в одно и то же место — такое бывает не часто среди военнослужащих. У меня много знакомых семейных пар, которым везет меньше. Взять ту же бедняжку Синтию. Хотя она и не была замужем за тем парнем из частей особого назначения, все же считалась помолвленной с ним, и Синтия была в Брюсселе, а он в зоне Панамского канала.
— Вижу, у вас сложились хорошие профессиональные отношения.
— Да, капитан Кемпбелл была блестящим специалистом и четким, исполнительным офицером.
Слова эти прозвучали излишне официально, словно выдержка из ее служебной характеристики, которые Мур регулярно раз в полгода отсылал наверх, по начальству.
— Она была вашей... протеже?
Он пристально посмотрел на меня, как будто одно французское слово могло потянуть за собой другое, например, paramour[1] или вообще какую-нибудь непристойную иностранщину.
— Она была моей подчиненной, — сухо ответил Мур.
— Да-да! — откликнулся я и записал эту свежую информацию под рубрикой «Собачий бред». И тут же поймал себя на мысли, что завидую этому недоумку, который изъездил с Энн Кемпбелл полсвета и так много лет был с ней рядом. Я чуть не сказал: «Послушайте, Мур, вы не заслуживаете даже того, чтобы находиться на одной планете с этой богиней. Я единственный, кто мог бы сделать ее счастливой». Вместо этого я спросил: — Вы знаете ее отца?
— Да, но не очень хорошо.
— До Форт-Хадли вы с ним встречались?
— Время от времени. Мы несколько раз виделись с ним в Персидском заливе.
— Мы?
— Он, Энн и я.
— А-а... — протянул я и сделал соответствующую пометку в блокноте.
Я задал Муру еще несколько вопросов, он отвечал, но беседа становилась скучной. Мне хотелось составить о Муре представление до того, как он узнает, с кем разговаривает. Как только человек узнает, что ты легавый, то начинает ломаться, играть роль. Но репортер «Армейских ведомостей» не может задавать такие вопросы, как, например: «Вы спали с ней?», а следователь может.
— Вы спали с ней? — спросил я.
Мур вскочил с места:
— Какого черта вы задаете такой вопрос? Я буду жаловаться!
Я показал ему значок:
— УРП, полковник. Присядьте.
Он посмотрел на значок, потом на меня. Его глаза метали смертоносные молнии: зиг-заг, зиг-заг, как в плохом фильме ужасов.
— Присядьте, полковник, — повторил я.
Мур быстро оглядел полупустой зал, словно хотел узнать, не окружили ли его, и наконец тяжело опустился на стул.
Полковники... Теоретически звание обычно выше человека, который его носит, и люди отдают дань уважения званию, если не человеку. На практике дело обстоит иначе. У полковника Фаулера, например, были власть и авторитет, с ним приходилось держать ухо востро. Полковник Мур, насколько мне известно, не был связан ни с одной властной структурой.
— Я расследую убийство капитана Кемпбелл, — начал я. — Вы не являетесь подозреваемым, и я не буду напоминать вам ваши права. Надеюсь, вы будете отвечать на мои вопросы правдиво и полно. Договорились?
— Вы не имеете права выдавать себя за...
— Позвольте мне самому побеспокоиться насчет раздвоения собственной личности. Итак, вопрос первый...
— Я отказываюсь разговаривать с вами без моего адвоката.
— Полковник, вы насмотрелись фильмов. У вас нет права прибегнуть к помощи адвоката, и вы обязаны отвечать на вопросы, если не хотите числиться в подозреваемых. Если же вы откажетесь сотрудничать, тогда я сам посчитаю вас подозреваемым, зачитаю ваши права, посажу за решетку и объявлю всему свету, что у меня есть подозреваемый, которому требуется адвокат. Говоря военным языком, вы в мешке. Итак?
Мур выдержал паузу.
— Мне абсолютно нечего скрывать. Меня возмущает ваша манера разговаривать...
— Разговариваю как умею. Итак, первый вопрос: когда вы в последний раз видели капитана Кемпбелл?
Он кашлянул, собрался с духом.
— Я видел ее вчера около шестнадцати тридцати у себя в кабинете. Она сказала, что пойдет в клуб поесть, затем примет дежурство.
— Почему она вызвалась быть дежурным офицером по штабу именно вчера?
— Понятия не имею.
— В тот вечер она звонила вам из штаба? Или, может быть, вы ей звонили?
— М-м... Дайте вспомнить.
— Учтите, все телефонные переговоры в расположении части могут быть прослежены. Кроме того, любой начальник караула ведет дневник дежурства.
На самом же деле телефонные переговоры внутри базы проследить невозможно, а капитан Кемпбелл не стала бы фиксировать в дневнике дежурства ни входящие, ни исходящие звонки личного свойства.
— Да, я звонил ей.
— В котором часу?
— Около двадцати трех.
— Так поздно?
— Нам нужно было обсудить кое-какие дела на следующий день, и я знал, что к этому времени она освободится.
— Откуда вы звонили?
— Из дома.
— Где вы живете?
— Не в расположении части. На Виктори-драйв.
— Это не там, где жила погибшая?
— Да, там.
— Вы бывали у нее дома?
— Конечно, неоднократно.
Я попытался представить его голого, стоящего спиной к камере, или в маске. Интересно, думал я, есть среди экспертов человек, который мог бы взять увеличенную фотографию образцового пениса и сравнить его с пенисом Мура.
— Между вами была какого-либо рода половая связь?
— Нет. Но вам что угодно наговорят. Слухи буквально преследовали нас...
— Вы женаты? — спросил я.
— Был женат. Семь лет назад развелся.
— Встречаетесь с женщинами?
— Иногда.
— Как по-вашему, Энн Кемпбелл привлекательная женщина?
— М-м... Я восхищался ее способностями.
— Вы видели ее раздетой?
— Мне не нравятся такие вопросы.
— Мне тоже. Она была притягательна в сексуальном плане?
— Я был ее командиром. Я старше ее почти на двадцать лет. Она генеральская дочь. Ни словом, ни делом я не обнаружил то, что могло бы быть истолковано как сексуальное домогательство.
— Меня в данном случае не интересуют сексуальные домогательства. Я веду следствие по делу об изнасиловании и убийстве, — уточнил я. — Тогда откуда же слухи?
— У людей грязные мысли. Даже у офицеров — таких, как вы. — Мур усмехнулся.
На этой ноте я заказал еще выпить: ему бокал хереса, чтобы он расслабился, себе — пива, чтобы успокоиться и избежать искушения двинуть ему в морду.
Появилась Синтия в черных брюках и белой блузке. Я представил ее полковнику Муру, потом сказал ей: