— Я только что видел человека с такими волосами.
— Верно, нам нужно раздобыть прядь волос полковника Мура и сравнить под микроскопом.
— Соображаешь. Что еще?
— На теле не обнаружено засохшей спермы и ни в вагине, ни в анусе нет следов какой-либо мази или крема. Значит, посторонний предмет не вводился.
— Значит, полового сношения не было.
— Могло и быть, если мужчина был одет в такую же форму, как и она, и не снимал ее, так как никаких следов чужого волосяного покрова или пота на ней нет. Если он использовал кондом без мази или вообще обошелся без него. Если он вошел в нее, но эякуляции не произошло.
— Слишком много «если». Нет, совокупления не было. По закону передачи и обмена должен был бы остаться хоть микроскопический след.
— Пожалуй, ты прав. Но мы не можем исключать искусственной стимуляции половых органов. Ты предполагаешь, что шнур на шее должен был вызвать сексуальное удушье. Но если так, то отсюда следует, что имела место и стимуляция.
— Логично. Но боюсь, что логика в этом деле — плохая помощница. Хорошо, как насчет пальчиков?
— На теле никаких отпечатков нет. На шнуре — неотчетливые и неполные. А вот на кольях несколько отпечатков хорошо просматриваются.
— Их можно пропустить через фэбээровские компьютеры?
— Нет, но их можно сравнить с теми, которые мы уже сняли. Некоторые определенно принадлежат Энн Кемпбелл, но остальные чужие.
— Надеюсь. Энн трогала колья, а это означает, что она была вынуждена помогать преступнику или они вместе разыгрывали какую-то эротическую сцену. Я склоняюсь к последнему.
— Но почему она плакала?
— Может быть, от удовольствия, в момент экстаза. Плач — эмпирическое явление, его можно наблюдать. Причина же плача поддается многим истолкованиям. Некоторые плачут после оргазма, — добавил я.
— Да, я слышала об этом. Вроде бы фактов у нас сейчас больше, чем утром, а знаем мы меньше. Кое-что просто не укладывается в нормальный порядок вещей.
— Очень уж осторожно ты выражаешься... На джипе тоже были отпечатки пальцев?
— Множество. Они и сейчас там. Над ними работают, как и над теми, которые нашли в уборных. Сам джип и нижние скамейки Кэл перевез в третий ангар. У него там как будто универсам открылся...
— Это хорошо. У меня было всего два дела об убийстве, которые я распутал, но не добился обвинения. В обоих случаях преступники были умные и хитрые — они не оставили никаких улик. Мне не хочется, чтобы это был третий случай.
— Да, но задолго до того, как выработали научные методы изучения улик, был еще один способ: добивались признания. Преступнику часто просто не терпится признаться, он только и ждет, чтобы его об этом попросили.
— Да, так говорили во времена инквизиции, салемских судилищ и показательных процессов в Москве. Нет, мне подавай улики.
Мы уже выехали за пределы военного городка. Я опустил боковое окно, и повеяло прохладным ночным воздухом.
— Тебе нравится Джорджия?
— Я никогда не бывала здесь подолгу. Приезжала и уезжала. Но мне нравятся эти места. А тебе?
— Мне тут многое кое о чем напоминает.
Синтия выехала на шоссе, ведущее к стрельбищам. Луна еще не поднялась из-за деревьев, и если бы не свет наших фар на дороге, было бы совсем темно. Кругом стрекотали кузнечики, квакали древесные лягушки, какие-то другие живые существа издавали непонятные ночные звуки, от запаха сосен кружилась голова, и мне вспомнился Сосновый Шепот, каким он был много лет назад: вечер, мы сидим в плетеных креслах на лужайке, я и другие ребята и их жены, у кого они есть, похлебываем пивко, слушаем Джими Хендрикса, Дженис Джоплин или еще кого-нибудь и ждем бумаг, которые начинались словами: «Вам надлежит явиться...»
— Что ты думаешь о полковнике Муре? — спросила Синтия.
— Наверное, то же самое, что и ты. Странная птица.
— Очень странная. Думаю, он знает, почему убили Энн Кемпбелл.
— Может быть... Ты считаешь его подозреваемым?
— Формально нет, но нам надо, чтобы он разговорился. В принципе его тоже можно считать подозреваемым.
— Особенно если это его волос был в рукомойнике, — сказал я.
— Да, но что им тогда двигало?
— Во всяком случае, не ревность в обычном смысле слова.
— Ты думаешь, Мур не спал с ней? И даже не добивался этого?
— Наверняка не спал. Это говорит о том, насколько он извращен.
— Любопытно... Чем больше общаешься с мужчинами, тем больше о них узнаешь.
— Ты у меня молодец. Если убил Мур — какой у него был мотив?
— Я согласна с тем, что Мур — существо почти бесполое. Но может быть, Кемпбелл из-за чего-то пригрозила порвать их платонические или терапевтические отношения, и он этого не вынес.
— Но зачем душить?
— Откуда я знаю? Когда имеешь дело с двумя психопатами?
— Верно. Если это не сам Мур, держу пари, что он знает, зачем ее душили, знает, как она попала на стрельбище. Допускаю, что именно он посоветовал ей секс на открытом воздухе с незнакомцем. Сказал, что это полезно для здоровья. Я слышал о таких вещах.
— Похоже, ты близок к истине, — кивнула Синтия.
— На данном этапе это еще одна версия для складирования в строении номер три.
После минутного молчания я спросил Синтию о том, что не имело отношения ни к чему, кроме всей моей жизни:
— Ты вышла замуж за того майора с пушкой — о, забыл, как его звать?
— Вышла, — ответила она неохотно.
— Что ж, поздравляю. Рад за тебя и желаю всех благ.
— Я подала на развод.
— Тоже хорошо.
Мы снова помолчали.
— После Брюсселя я чувствовала себя виноватой, вот и приняла его предложение. Впрочем, для того я, наверное, и обручилась с ним, чтобы выйти за него замуж. Но... он измучил меня: все время напоминал, что больше не доверяет мне. Тебя, между прочим, недобрым словом поминал.
— Я не чувствую себя виноватым.
— И не должен чувствовать. Он оказался просто самолюбивым прохвостом.
— Ты этого раньше не видела?
— Самое лучшее в будущих семейных отношениях, что они в будущем. Это романтично и очень заманчиво. А вот жить вместе — совсем другое дело.
— И ты, конечно, изо всех сил старалась угодить ему?
— Твои саркастические стрелы бьют мимо цели, Пол. Да, старалась, но каждый раз, когда мне надо было уезжать на задание, он становился невыносимым. А когда возвращалась, устраивал мне допросы. Терпеть не могу, когда меня допрашивают.
— Никто не может.
— Я никогда его не обманывала.
— Однажды было.
— Ты понимаешь, о чем я. Вот я и начала подумывать, что военная служба не совместима с семейной жизнью. Он очень хотел, чтобы я уволилась. Я сказала «нет». Он впал в ярость и хотел меня застрелить.
— Ну и ну! Тебе посчастливилось, что под рукой у него не было пистолета, которым он угрожал мне.
— И пистолет у него был, только я ударник оттуда давно вынула. Все было так банально, что и рассказывать противно. Но я рада, что теперь ты знаешь, как я жила последний год после Брюсселя.
— Спасибо за откровенность. Ударник-то он вставил?
Синтия рассмеялась:
— С ним сейчас все в порядке. Он сильно переменился. Наверное, решил, что хватит терзаться ревностью. Добросовестно служит и имеет подружку.
— Где же он сейчас, этот счастливый псих? — спросил я.
— В диверсионно-разведывательном училище в Беннинге.
— Это совсем недалеко отсюда.
— Он даже не знает, что я здесь... Тебя это беспокоит?
— Нет, но мне нужно знать оперативную обстановку. Для этого и собираю разведданные.
— И какова же оперативная обстановка?
— Как всегда: прошлое, настоящее и будущее.
— Разве мы не можем быть просто друзьями? Не любовниками, а друзьями?
— Можем. Тогда я разузнаю у полковника Мура, где его сделали бесполым.