Выбрать главу

— Все понятно.

За годы службы в СКР я умудрился увильнуть от занятий по контактам с доверенными лицами, искусству общения, налаживанию взаимопонимания между людьми различной половой и расовой принадлежности и тому подобной банальной ерунде. Быть может, из-за этого у меня теперь и возникают трудности: ведь в армии многое переменилось за последние годы. Зато я усердно посещал курсы по управлению, почерпнув из лекций все, что необходимо знать о человеческих взаимоотношениях руководителю, например: следует уважать и начальников и подчиненных; не просить людей сделать то, чего сам бы делать не стал; завоевывать уважение к себе, а не требовать его; вовремя похвалить человека, если он того заслуживает. И поэтому я сказал Синтии:

— Ты прекрасно справляешься с работой! Ты проявляешь замечательную инициативу, верно оцениваешь ситуацию, проявляешь стойкость перед нажимом. В общем, ты действуешь вполне профессионально, со знанием дела и с желанием работать. Мне очень приятно быть твоим напарником.

— Долго заучивал этот текст? — поинтересовалась она.

— Нет, я…

— Слишком формально звучит, Пол. Говори, что чувствуешь, если ты, конечно, способен еще чувствовать.

— Ты не права, — возразил я, заезжая на стоянку напротив офицерского клуба и разворачивая машину носом к входу. — Я стараюсь быть объективным, я…

— Скажи: «Я тебя люблю».

— Я же говорил это год назад. Сколько можно повторять?

— Нет, скажи сейчас!

— Я тебя люблю.

— Замечательно. — Она выпрыгнула из «блейзера», хлопнула дверцей и быстро пошла по парковочной площадке. Я бегом догнал ее, и до самого бара мы не проронили ни слова. В баре я отыскал в уголке свободный столик и взглянул на часы: они показывали четверть девятого вечера. Зал ресторана был забит посетителями, но в салоне бара народу заметно поубавилось к этому времени: час коктейлей давно миновал. В армии не приветствуют склонность засиживаться в баре дольше положенного, но в офицерских клубах еще живы традиции прошлых лет и дух независимости, весьма условной, конечно, от армейского начальства. Постоянным посетителям — любителям виски — здесь даже делают скидку, что служит хотя и слабым, но все же утешением за все мерзости армейской жизни в наши дни. Ни один нормальный гражданский человек не стал бы терпеть это дерьмо, разве что иммигранты из стран с военной диктатурой. Впрочем, у армии есть и некоторые светлые стороны, хотя с каждым годом их становится все меньше. К нам подошла официантка, и Синтия заказала для себя бурбон с кока-колой, а я виски и пиво, потому что умирал от жажды и духоты.

— Лучше бы тебе принять душ, — заметила Синтия. — От тебя весь день несет потом, как от поросенка.

— А время у нас есть?

— Видимо, придется для экономии времени снова мыться вместе, — сказала она.

— Это уже ко многому обязывает.

Подали напитки, и Синтия произнесла тост:

— За Энн Кэмпбелл. Мы сделаем все, что сможем, для тебя, капитан.

И мы выпили.

— Это дело действует мне на нервы, — сказал я. — Как ты думаешь почему? Потому что оно запутанное, или потому что я старею? Может, я выдохся?

— Нет, Пол, просто это дело тебе небезразлично. Это не просто уголовное дело, это человеческая трагедия.

— Разве мало вокруг других трагедий? Мы все под дамокловым мечом.

— Верно. И когда мы найдем убийцу, радоваться будет нечему, потому что это обернется еще одной трагедией. Ведь убийца знал ее, а может быть, даже и любил.

— Как полковник Кент, например.

— Да. Как-то я прочитала в одной книге одну фразу, и она врезалась мне в память… Я всегда вспоминаю ее, когда беру показания у женщины, подвергшейся изнасилованию. Фраза эта звучит примерно так: «По сравнению с позором, смерть просто пустяки». Мне кажется, именно это здесь и произошло, и началось все с позора и унижения, пережитого Энн Кэмпбелл в Уэст-Пойнте. Ты только вдумайся в это как следует, Пол. Офицеров учат быть гордыми и уверенными в себе, учат не падать духом. И когда с ними случается нечто подобное, когда их насилуют и унижают, они не ломаются, как большинство людей, они не падают духом и дают отпор.

— Я понимаю, — кивнул я головой.

— Так вот, они оправляются от удара и продолжают жить, но уже не так, как прежде: они становятся совершенно другими. Любой женщине нелегко смириться с грубым насилием над собой, но таким, как Энн Кэмпбелл, вообще не удается забыть о нем, для них это незаживающая душевная рана.