— Но почему? — спросил я.
— Ну, ведь он начальник военной полиции… женатый человек… да, он любил ее, и теперь, после этого разговора, я понимаю, что он вполне мог и убить. С позиции психолога, он стал одержим ею и вел себя неразумно. Энн не могла больше контролировать его.
— Энн сама же и создала это чудовище, — подчеркнул я.
— Вы правы.
— Она понимала это?
— До некоторой степени. Она просто не привыкла иметь дело с мужчинами, не поддающимися ее контролю. Исключение составляли ее отец и Уэс Ярдли. Теперь становится ясно, что она не уделила Биллу Кенту должного внимания, недооценила его.
— Попросту говоря, она плохо знала психопатологию.
Полковник Мур промолчал.
— О’кей, а теперь я попросил бы вас вернуться в свой рабочий кабинет и все это изложить письменно, — сказал я.
— Что именно? — вскинул брови Мур.
— Все. Полный отчет о вашем участии в данном деле. Отдадите мне его в часовне после службы. У вас есть два часа, так что печатайте побыстрее. И чтобы никому ни слова об этом!
Полковник Мур молча встал и ушел — это была лишь слабая тень человека, с которым судьба свела меня два дня тому назад.
— Преступление казалось таким сложным, и мы работали на износ, — заметила Синтия, проводив его взглядом, — а разгадка была у нас под самым носом.
— Поэтому-то мы ее и не разглядели, — назидательно отметил я.
Синтия еще несколько минут рассуждала на эту тему, а я молча слушал. Она пристально смотрела на меня.
Чтобы как-то разрядить атмосферу, я поднял трубку и набрал номер служебного телефона полковника Фоулера. Он тотчас же отозвался на звонок, и я сказал ему:
— Полковник, я хочу попросить вас найти обувь, в которой вы с миссис Фоулер побывали на стрельбище номер шесть, и уничтожить ее. Затем договоритесь с генералом Кэмпбеллом вот о чем: вы не ездили в ту ночь на стрельбище вообще. И последнее: сразу же после прощальной церемонии увезите отсюда миссис Фоулер, на автомобиле или на самолете.
— Я признателен вам за то, что вы сказали, но я намерен сообщить о своем участии в этой истории, — заявил полковник.
— Ваш непосредственный начальник считает, что вам лучше этого не делать.
— Но это незаконно.
— Послушайте, полковник, сделайте всем одолжение — самому себе, вашей жене, вашей семье, всей армии, мне и Кэмпбеллам: забудьте обо всем этом. Подумайте хорошенько.
— Я подумаю.
— Один вопрос: это вы взяли ее перстень выпускницы Уэст-Пойнта?
— Нет.
— А штык еще торчал у нее между ног, когда вы там были?
— Да, но только он был воткнут не в землю, а рукояткой в ее влагалище.
— Понятно.
— Я вынул его и выбросил.
— Куда?
— С моста в реку. Он, наверное, пригодился бы вам, чтобы снять отпечатки пальцев?
— Да, пожалуй, — согласился я, хотя и понимал, что Кент не оставил бы отпечатков.
— Сожалею, что поторопился, — продолжал Фоулер, — но я сделал это в порыве чувств. У меня он вызывал отвращение.
— От этого дела нас всех тошнит, — заметил я.
— Ну и кашу мы здесь заварили, Бреннер. Скажу прямо: мы все по уши в дерьме.
— В жизни всякое случается.
— У меня все шло нормально, пока она не появилась здесь два года тому назад. И знаете, что я вам скажу? Виноваты во всем мы сами, а не она.
— Я склонен в этом с вами согласиться, — произнес я. — Сегодня днем я, вероятно, произведу арест.
— Кто он?
— Пока говорить не имею права. Увидимся на похоронах.
— Ну что ж, до встречи.
Я положил трубку. Почему всегда бывает так, что не успеешь перевести дух после одной порции дерьма, как тебе тотчас же подкладывают еще кучку? В данном случае угощающим был майор военной полиции по фамилии Дойл. Он вошел в кабинет, посмотрел на Синтию и обратился ко мне:
— Мистер Бреннер, это вы подписали приказ об освобождении из-под стражи старшего сержанта Далберта Элкинса?
— Так точно, сэр.
— Мы поместили его в казарму роты военной полиции.
— Замечательно.
— Он был обязан каждые три часа отмечаться у дневального роты.
— Это вполне разумные требования.
— Так вот, он не явился на первую же поверку в восемь утра.
— Что? — мысленно чертыхнулся я.
— И с тех пор его никто не видел.
Синтия посмотрела на меня и отвела взгляд.